История рабства в античном мире

Том I
Рабство в Греции

Глава восьмая

ПОЛОЖЕНИЕ РАБОВ В СЕМЬЕ И В ГОСУДАРСТВЕ

с.142

Чтобы под­ве­сти ито­ги и, закан­чи­вая этот отдел, выра­зить в наи­бо­лее общих и наи­бо­лее вер­ных опре­де­ле­ни­ях дей­ст­ви­тель­ное поло­же­ние рабов в гре­че­ском обще­стве, надо вер­нуть­ся к исход­ной идее учреж­де­ния раб­ства. Раб при­над­ле­жал гос­по­ди­ну; сам по себе он был ничем; он ниче­го не имел. Вот основ­ное поло­же­ние, и все, что мож­но отсюда извлечь путем логи­че­ских выво­дов, явля­лось, таким обра­зом, дей­ст­ви­тель­ной кар­ти­ной поло­же­ния рабов во всех стра­нах. Во все вре­ме­на, при всех усло­ви­ях жиз­ни власть гос­по­ди­на царит над ними и по про­из­во­лу меня­ет их судь­бу. В том воз­расте, когда с.143 они силь­ны и обла­да­ют всей пол­нотой сво­их спо­соб­но­стей, их обре­ка­ли, по выбо­ру хозя­и­на, или на труд, или на раз­врат: на труд — людей более гру­бой физи­че­ской при­ро­ды, на раз­врат — более неж­ных, вос­пи­тан­ных для наслаж­де­ния хозя­и­на; когда же он пре­сы­щал­ся ими, они отсы­ла­лись, чтобы зани­мать­ся про­сти­ту­ци­ей в его поль­зу¹. И до и после трудо­во­го воз­рас­та они были пре­до­став­ле­ны сво­ей сла­бо­сти или дрях­ло­сти; детьми они рос­ли без при­зо­ра; ста­ри­ка­ми они часто уми­ра­ли нищи­ми; мерт­вы­ми они часто быва­ли поки­ну­ты на про­ез­жих доро­гах; началь­ни­ки демов в Атти­ке долж­ны были при­гла­шать хозя­ев пой­ти и взять их².

Но эти обы­чаи с тече­ни­ем вре­ме­ни пре­тер­пе­ли неко­то­рое изме­не­ние, осо­бен­но в Афи­нах. Общим выво­дам о раб­стве мож­но про­ти­во­по­ла­гать афин­скую прак­ти­ку как наи­бо­лее бла­го­при­ят­ное исклю­че­ние, делае­мое из обще­го пра­во­во­го поло­же­ния рабов. Эти исклю­че­ния были двух видов: одни — поряд­ка обще­ст­вен­но­го, уста­нов­лен­ные зако­ном, дру­гие были отно­ше­ни­я­ми част­но­го харак­те­ра, став­ши­ми обы­ча­ем. Так, в прин­ци­пе, раб был вещью и, как след­ст­вие это­го, был чужд тем зако­нам, кото­рые руко­во­дят жиз­нью людей. Отверг­ну­тый судом как свиде­тель, он допра­ши­вал­ся как маши­на, орудие, и тем не менее закон пре­до­став­лял ему ино­гда если не пра­во веде­ния судеб­но­го про­цес­са, то по мень­шей мере выго­ду от резуль­та­тов его. Он давал ему гаран­тии чисто лич­но­го свой­ства: про­тив ино­стран­цев, защи­щая его не мень­ше, чем сво­бод­но­го, от наси­лия над его нрав­ст­вен­но­стью, лич­но­стью, жиз­нью; про­тив само­го гос­по­ди­на, покро­ви­тель­ст­вуя рабу, хотя и с мень­шей твер­до­стью, и ста­вя если не его нрав­ст­вен­ность, то по край­ней мере его лич­ность под свою охра­ну от слиш­ком вопи­ю­щих экс­цес­сов в про­яв­ле­нии вла­сти хозя­и­на. В прин­ци­пе раб сам по себе был ничем, ниче­го не имел, и закон тут ниче­го не менял в поло­же­ни­ях обще­го пра­ва; но обы­чай внес сюда неко­то­рые послаб­ле­ния, поз­во­ляя ино­гда, чтобы он имел жену, чтобы у него были отдель­ные сбе­ре­же­ния и чтобы он, не нано­ся ущер­ба пра­вам хозя­и­на, про­яв­лял неко­то­рую власть по отно­ше­нию к сво­ей жене, детям, сво­е­му иму­ще­ству. Но обы­чай, каким бы все­об­щим он ни был, не явля­ет­ся абсо­лют­но обя­за­тель­ным. И этот закон, спе­ци­аль­но афин­ский, хоро­шо ли он соблюдал­ся? Опыт под­твер­жда­ет более чем доста­точ­но наши сомне­ния в этом: закон не подо­бен исто­рии. Эти исклю­че­ния, эти фор­мы послаб­ле­ния не состав­ля­ли ново­го пра­ва. Обыч­ное пра­во оста­ва­лось все­гда неиз­мен­ным, неза­ви­си­мым от обы­чая и более силь­ным, чем закон, если бы он захо­тел от него осво­бо­дить­ся; и раб, в свою оче­редь доведен­ный до край­но­сти, под­ни­мал­ся про­тив суро­во­сти этих обя­за­тельств, выхо­дя­щих дале­ко за пре­де­лы того, что хоте­ла воз­ло­жить на него разум­ная поли­ти­ка. Исклю­чен­ный из рели­ги­оз­ных празд­неств, он устра­и­вал себе дру­гие, или даже ему их устра­и­ва­ли, и в неко­то­рых местах хозя­е­ва фигу­ри­ро­ва­ли на них в каче­стве слуг; отде­лен­ный от обще­ства, он про­ни­кал туда под покро­ви­тель­ст­вом или без покро­ви­тель­ства сво­бод­ных, чтобы разде­лять с ними их удо­воль­ст­вия и их рос­кошь. Пред­мет пре­зре­ния и испол­нен­ный с.144 дер­зо­сти, счи­та­ясь суще­ст­вом испор­чен­ным по сво­ей при­ро­де и реа­ги­руя на все извра­щен­ны­ми стран­но­стя­ми, он искал и нахо­дил воз­ме­ще­ние за свою жизнь раба в этой рас­пу­щен­ной фами­льяр­но­сти, кото­рую он про­яв­лял ино­гда под гне­том домаш­ней жиз­ни, в тех сво­бод­ных выход­ках, кото­рые были ему раз­ре­ше­ны этой без­удерж­ной демо­кра­ти­ей, в дни пьян­ства и дебо­шей, сме­няв­ших вре­мя от вре­ме­ни его стра­да­ния, нака­за­ния и труд. И ни хозя­е­ва, ни тем более государ­ство не ста­ра­лись ни регу­ли­ро­вать эти скот­ские поры­вы, ни сдер­жи­вать эти без­образ­ные выход­ки, будучи уве­ре­ны, что най­дут в нем опять раба, когда рас­се­ют­ся в подоб­ных бес­по­рядоч­ных куте­жах его сле­пые инстинк­тив­ные и непре­одо­ли­мые стрем­ле­ния к сво­бо­де.

Отсюда ясно, что дей­ст­ви­тель­ное поло­же­ние раба нель­зя опре­де­лить так про­сто, как закон, кото­рый им руко­во­дил. Это веч­ный кон­фликт меж­ду поряд­ком, кото­рый выте­ка­ет из самой идеи раб­ства, и исклю­че­ни­ем, кото­рое обы­чай и закон долж­ны были вве­сти туда или кото­рое долж­но там быть тер­пи­мым. Это толь­ко дока­зы­ва­ет, что раб­ство, как состо­я­ние про­ти­во­есте­ствен­ное, по необ­хо­ди­мо­сти обре­че­но на про­ти­во­ре­чие. Оно все­гда име­ет в нали­чии два момен­та: пра­во хозя­и­на, кото­рое уста­нов­ле­но при помо­щи наси­лия, и пра­во раба, кото­рое, будучи оспа­ри­вае­мо, тем не менее оста­ет­ся в глу­бине его души как веч­ная осно­ва для сопро­тив­ле­ния. Таким обра­зом, при состо­я­нии раб­ства невоз­мож­ны ника­кая гар­мо­ния, ника­кой мир: это или вой­на или пере­ми­рие; и пере­ми­рие, наи­луч­шим обра­зом сохра­ня­е­мое, было в то вре­мя, когда суро­вость пра­ва испы­ты­ва­ла наи­боль­шее чис­ло исклю­че­ний; это афин­ское раб­ство, кото­рое может быть опре­де­ле­но в немно­гих сло­вах: дес­по­тизм, уме­ря­е­мый свое­во­ли­ем; две край­но­сти, в кото­рые почти фаталь­но упи­ра­ет­ся чело­ве­че­ство, когда оно отхо­дит от сво­его есте­ствен­но­го состо­я­ния, имя кото­ро­му — сво­бо­да и равен­ство.

Раб­ство не име­ло ниче­го обще­го с тем сред­ним поло­же­ни­ем, кото­рое годи­лось для рабо­чих клас­сов. Если дей­ст­ви­тель­но обще­ство со всем тем раз­но­об­ра­зи­ем обя­зан­но­стей, кото­рые оно рас­пре­де­ля­ет меж­ду сво­и­ми сочле­на­ми, хочет, чтобы оно жило без потря­се­ний и чтобы каж­дый зани­мал то место, на кото­рое он постав­лен, то нуж­но по край­ней мере, чтобы даже и зани­маю­щий послед­ний ряд полу­чал закон­ное удо­вле­тво­ре­ние потреб­но­стей, живу­щих в душах всех, как дока­за­тель­ство их при­род­но­го равен­ства и общ­но­сти их поло­же­ния перед лицом создав­шей их при­ро­ды. Надо, чтобы он имел семью, непри­кос­но­вен­ные пра­ва, чистые радо­сти, доступ­ные для всех; соб­ст­вен­ность, по край­ней мере явля­ю­щу­ю­ся резуль­та­том его труда, кото­рая, по пре­крас­но­му выра­же­нию Тюр­го, явля­ет­ся наи­бо­лее свя­той из всех видов соб­ст­вен­но­сти; регу­ляр­ный отдых, кото­рый пред­пи­сы­ва­ет­ся в древ­ней­ших леген­дах и ска­за­ни­ях чело­ве­че­ства; и в этой жиз­ни, испол­нен­ной тяж­ких трудов и крат­ковре­мен­ных радо­стей, — закон­ное ува­же­ние, заслу­жен­ное выпол­не­ни­ем дол­га, какой бы он ни был, и в первую голо­ву ува­же­ние к тру­ду, кото­рый явля­ет­ся нача­лом с.145 нрав­ст­вен­но­го совер­шен­ства. Нуж­но, чтобы этот труд не был без­на­деж­ным даже в этом мире и чтобы ценой стра­да­ний в насто­я­щем мож­но было бла­го­да­ря про­грес­су, явля­ю­ще­му­ся зако­ном чело­ве­че­ско­го раз­ви­тия, при­гото­вить себе более счаст­ли­вое буду­щее. И как раз все­го это­го не было в обыч­ном пра­ве раб­ства. Не допус­ка­лось, чтоб раб имел семью, и когда ему это раз­ре­ша­ли, то огра­ни­чи­ва­ли его пра­ва и созда­ва­ли, без сомне­ния, очень горь­кие радо­сти при нали­чии раз­врат­ных гос­под, кото­рые име­ли пол­ную волю над его детьми. Труд был воз­ло­жен на него навсе­гда; это была для него наслед­ст­вен­ная необ­хо­ди­мость. И на этом тяж­ком жиз­нен­ном пути, дли­ну кото­ро­го он не мог изме­рить, а конец пред­видеть, отдых давал­ся ему из мило­сти, осво­бож­де­ние — по исклю­че­нию. Нако­нец, в таких горо­дах, как Афи­ны, где эти «мило­сти» были более широ­ко при­ме­ня­е­мы, эти исклю­че­ния более общи, все то же пре­зре­ние, испол­нен­ное пре­вос­ход­ства, абсо­лют­ное и непо­беди­мое, тяго­те­ло над состо­я­ни­ем раба и сле­до­ва­ло за ним до само­го его осво­бож­де­ния.

Нам оста­ет­ся ска­зать несколь­ко слов о том, как ему даро­ва­лось это «осво­бож­де­ние», на каких усло­ви­ях и с каки­ми ого­вор­ка­ми; затем я изло­жу, како­вым было обще­ст­вен­ное мне­ние в Гре­ции по вопро­су о рабах, о воль­ноот­пу­щен­ни­ках, о самом труде, чтобы пока­зать со всех точек зре­ния поло­же­ние рабо­чих клас­сов в зако­но­да­тель­стве, в обы­ча­ях, в обще­ст­вен­ных воз­зре­ни­ях. К уста­нов­ле­ни­ям зако­но­да­те­лей я при­бав­лю фило­соф­ские систе­мы, касаю­щи­е­ся этих вопро­сов; а бес­плод­ность их уси­лий в обла­сти тео­рии, как и в мире явле­ний, помо­жет дока­зать, что если учреж­де­ние пло­хо по сво­е­му прин­ци­пу и по сво­ей сущ­но­сти, то един­ст­вен­ное сред­ство его испра­вить — это уни­что­жить его.