Перевод с немецкого О. В. Любимовой.
с.35
Β. Свидетельства и фрагменты
I. Свидетельства
1. Светоний. «Божественный Юлий». 56. 5
Anticatones в рукописях, -nis — конъектура Х. Г. Мюллера (А. Клотц).
Цезарь оставил еще сочинение «Об аналогии», в двух книгах, и «Антикатонов», тоже в двух книгах, а также поэму под заглавием «Путешествие». Первое из этих произведений он написал при переезде через Альпы, когда, по окончании судебных сессий в Цизальпийской Галлии, возвращался к армии, второе — около времени битвы при Мунде (пер. Д. П. Кончаловского).
О том, как неверно на основании формулировки Anticatones totidem[1] делать вывод о существовании двух разных сочинений Цезаря, направленных против Катона, или о множественном числе заглавия «Антикатоны», уже говорилось в другом месте1: totidem скорее следует связывать с duos libros[2]2, а Anticatones — это ассимилирующее образование множественного числа от заглавия труда, стоящего в единственном числе, которое, видимо, допускалось в латинском языке в отношении многотомных трудов. Таким образом, после разбора мы получаем правильное толкование этого выражения, которое в известном смысле следует воспринимать брахилогически: in Anticatonis libros totidem[3]. Вследствие этого исправление дошедшего до нас текста, которое вслед за Хр. Готтфридом Мюллером3 счёл необходимым внести Альфред Клотц4, оказывается избыточным.
Данное свидетельство имеет важное значение прежде всего ввиду содержащейся в ней датировки. с.36 Слова sub tempus Mundensis proelii[4] указывают её так точно, что, в сущности, бессмысленно задаваться дальнейшим вопросом, написал ли Цезарь своё сочинение вскоре до или вскоре после сражения, состоявшегося, согласно реформированному календарю, 17 марта 45 г. до н. э. Как известно, значение предлога sub допускает обе возможности5. Поэтому во всяком случае нельзя исключать, что Цезарь начал работу над ним ещё до решающего сражения. Учитывая, как быстро и легко он записывал или диктовал свои мысли и как в самых неблагоприятных условиях он не приостанавливал свою литературную деятельность6, превратности военных операций в Испании тоже не могли воспрепятствовать его писательской работе. Поэтому следует довольствоваться сведениями о том, что «Антикатон» был создан около времени битвы при Мунде, то есть практически наверняка в марте 45 г. до н. э., после того, как Цезарь дождался возражений Гирция и увидел, что из них вышло.
Хотя датировка Светония нигде прямо не подтверждается, нет оснований сомневаться в её правильности. Ибо немедленно последовавшее обсуждение «Антикатона», которое содержится в переписке Цицерона с Аттиком, указывает на тот же отрезок времени.
К тому же Светоний как императорский библиотекарь и личный секретарь располагал наилучшими источниками информации. Это относится прежде всего к тем пассажам, где речь идёт о литературных вопросах, потому что они представляли для него особый интерес7. Однако вопрос о том, мог ли Светоний непосредственно ознакомиться с «Антикатоном» и другими несохранившимися сочинениями Цезаря и в какой-то мере получить сведения из первых рук, должен остаться открытым. Но даже если у него была такая возможность — это вполне можно допустить, — то представляется сомнительным, что он ею воспользовался, чтобы действительно прочесть «Антикатона». Едва ли он мог ожидать от сочинения такого рода с.37 важных сведений для своего специализированного исследования. Во время его создания он вполне мог использовать другие источники, прежде всего относящийся к Цезарю биографический материал, который, конечно, был в изобилии доступен ему в императорской библиотеке.
2. Цицерон. «Письма к Аттику». XII. 40. 1
Каким будет порицание Цезаря против моего прославления, я понял из той книги, которую прислал мне Гирций; в ней он собирает недостатки Катона, но с величайшими похвалами мне (пер. В. О. Горенштейна с правками).
Ср. следующее свидетельство: Cic. Att. XII. 41. 4.
3. Цицерон. «Письма к Аттику». XII. 41. 4
Если ты прочтешь письмо Гирция, которое кажется мне как бы прообразом того порицания, которое Цезарь написал о Катоне, сообщишь мне, если тебе будет удобно, каково твое мнение (пер. В. О. Горенштейна).
Это и предыдущее свидетельство (2) идут в совокупности и представляют собой самые ранние упоминания об «Антикатоне» Цезаря. Письма, в которых они содержатся, датируются 9 мая (40) и 11 мая (41) 45 г. до н. э.
Видимо, незадолго до этого Цицерон получил книгу, отправленную Гирцием, — вероятно, из Нарбона8 — и был осведомлён — возможно, из его же сопроводительного письма9 — об аналогичных замыслах Цезаря.
с.38 В понимании Цицерона сочинение Гирция представляло собой собрание недостатков Катона (vitia Catonis)10. Однако чтобы не создать впечатление, будто, учитывая такое содержание, это сочинение оскорбляет его как автора «Катона», Цицерон поспешил дать уверения, что Гирций в этом сочинении всё же выразил ему великое уважение. Это сообщение не может смягчать правду, но должно соответствовать действительности, поскольку Аттик сам легко мог убедиться в его истинности, получив это сочинение для оценки11. Однако такое положение вещей может вызвать вопрос: согласуется ли вообще похвала в адрес Цицерона с ужасным памфлетом против того, кого объект похвалы непосредственно перед этим «превознёс до небес»?12 В целом это предполагает наивную неопытность с одной стороны и характерную безучастность с другой стороны, которых нельзя ожидать ни от Гирция, ни от Цицерона и которые не имели бы параллелей на протяжении всей античности, несмотря на тогдашний разброс допустимого — надо признать, иногда изумительный. Однако даже если книга Гирция была таким грубым памфлетом, каким её нередко желали видеть, то эти свидетельства ни в коем случае не доказывают, что сочинение Цезаря соответствовало ей во всех деталях.
Цицерон ещё ничего о нём не знал и поэтому мог высказать только соответствующие ожидания или предположения. Однако они сформулированы так туманно, что по меньшей мере остаётся открытым вопрос о том, сделал ли Цицерон на основании книги Гирция вывод только о сходной тенденции «Антикатона» Цезаря — или же о значительном сходстве обоих сочинений по композиции и содержанию. Поскольку Цицерон по прошлому опыту достаточно хорошо представлял себе интеллектуальную и литературную независимость Цезаря — не в последнюю очередь потому, что политическое противостояние в полной мере позволило Цицерону почувствовать его оригинальность, — первый вариант изначально более вероятен. В связи с этим и слово πρόπλασμα в Att. XII. 41. 4 не следует переводить как «образец». Ибо такой перевод создаёт нелепое впечатление, будто Цицерон ожидал от Цезаря подражания сочинению Гирция. Однако Цицерон точно знал, что Цезарь не нуждался ни в каком образце для своего «Антикатона», что он оформил его по меньшей мере столь же самобытно, с.39 как и всё, за что брался. Поэтому лучше позволяют понять данное место Тиррелл и Пёрсер с предполагающим это пояснением «a sort of première ébauche»[5] или Шеклтон Бэйли с переводом «a sort of rough-cast»[6], причём в комментарии также отмечается: «Like a sculptor’s clay model»[7] и для сравнения приводится пассаж Plin. NH. XXXV. 155, где слово προπλάσματα обозначает глиняные модели Аркесилая, которые продавались дороже законченных работ других скульпторов. Здесь также обоснованно подчёркнут существенный для πρόπλασμα аспект — они являются предварительными и ещё нуждаются в настоящем оформлении. Если Цицерон использует именно это слово, которое встречается только у латинских авторов и всего дважды13, то это явно означает, что в сочинении Гирция он видит лишь своего рода собрание незаконченного материала для Цезаря. Благодаря тесным контактам Гирция и Цезаря можно было хотя бы приблизительно оценить, каким пунктам последний придаст значение в собственной разработке данной темы, но не более того. Это свидетельство не даёт никаких оснований для более далеко идущих выводов14.
Против отстаиваемого здесь мнения, что Цицерон не счёл книгу Гирция грубой инвективой и не ожидал ничего подобного от сочинения Цезаря, не свидетельствует также то обстоятельство, что в обоих свидетельствах Цицерон обозначает последнее словом vituperatio. Это слово передаёт присутствие порицания, упрёков или даже обвинения, но ничего не говорит об интенсивности и качестве представленной критики. Цицерон прямо противопоставляет порицание (vituperatio), написанное Цезарем, собственному прославлению (laudatio): как сам он описал светлые стороны жизни и характера Катона, так — по его предположениям — Цезарь занялся тёмными сторонами; о манере, в которой это было сделано, ничего не говорится. Кроме того, оба этих термина, vituperatio и laudatio, относятся к риторической терминологии. с.40 Соответственно, они дают представление о формальной классификации сочинений Цицерона и Цезаря и причисляют их к «характеризующему роду» (genus demonstrativum)15.
Наконец, внимания заслуживает настроение, которым проникнуты оба этих свидетельства. Ибо очевидны некоторая тревога и неуверенность Цицерона16. Он ещё не знает, каким окажется ответ Цезаря на «Катона» и как ему придётся на него реагировать. Этим вызван его явный интерес к сочинению Гирция, которое хотя и почти не давало ему представления об «Антикатоне» Цезаря, но хотя бы могло служить подсказкой относительно его тематики. Возданные ему Гирцием «величайшие похвалы» (maximae laudes) — вероятно, их следует представлять себе в форме посвящения17 — могли очень его успокоить. Ибо из них он всё-таки мог понять, что и Цезарь, заказчик Гирция, предпочтёт избежать открытого разрыва и, при всей противоположности своих воззрений, соблюсти правила светского общения. Чтобы обрести бо́льшую уверенность, Цицерон в письме от 11 мая прощупывает более осведомлённый источник — а его друг Аттик, состоящий в превосходных отношениях с цезарианцами, является таковым — и просит его мнения, которое поможет ему надёжнее оценить своё положение.
4. Цицерон. «Письма к Аттику». XIII. 50. 1
Склоненный одним твоим письмом к решению послать Цезарю более подробное письмо, я — после того как Бальб недавно сказал мне в Ланувийской усадьбе, что он и Оппий написали Цезарю, что я прочитал и горячо одобрил книги против Катона, — составил об этих самых книгах письмо к Цезарю с тем, чтобы оно было доставлено Долабелле. Но копию его я послал Оппию и Бальбу и написал им, чтобы они приказали доставить мое письмо Долабелле в том случае, если с.41 сами одобрят копию. И вот они ответили мне, что никогда не читали ничего лучшего, и приказали отправить мое письмо Долабелле.
Неуверенность Цицерона относительно реакции Цезаря на «Катона», которая видна в свидетельствах 2 и 3, за это время исчезла и, пожалуй, сменилась чувством облегчения. Ибо где-то между 11 мая и 23 августа 45 г. до н. э. (даты написания писем Att. XII. 41 и XIII. 50) он должен был получить «Антикатона» Цезаря18, и ясно, что он сразу же прочёл сочинение, уже в заглавии представленное как полемический ответ на его собственное прославление (laudatio).
Хотя из этого пассажа Цицерона мы и не можем узнать никаких подробностей о том, как выглядел «Антикатон», он всё же показателен, так как свидетельствует, что Цицерон вообще счёл возможным отправить ближайшим доверенным лицам Цезаря подчёркнуто одобрительную оценку этого сочинения. Ибо трудно поверить, что Цицерон мог бы так поступить, если бы в «Антикатоне» было вываляно в грязи всё то, что сам он восхвалял как достойное славы. При этом нельзя отрицать, что в оценке Цицерона может содержаться немалая доля оппортунизма. Однако решающим является тот факт, что качество «Антикатона» вообще позволило Цицерону так одобрительно о нём высказываться, как засвидетельствовано в этом письме; и в связи с этим у него явно не было причин опасаться, что из-за своей позиции ему придётся стать посмешищем в глазах общества и в дальнейшем отказаться от всяких притязаний на собственное достоинство. Ибо Цицерон должен был ясно понимать, что Бальб и Оппий не станут держать при себе его оценку сочинения Цезаря, и из того, что Цицерон в этом же письме сообщает её Аттику, а на следующий день подтверждает её как собственное убеждение19, следует, что она была предназначена не только для ушей цезарианцев.
Вообще всё это высказывание можно правильно понять лишь в более широком контексте20: уже в начале мая 45 г. до н. э. Аттик впервые предложил Цицерону отправить Цезарю с.42 политический меморандум (συμβουλευτικόν, Att. XII. 40. 2). Цицерон, хоть и неохотно, выполнил это пожелание, и к 13 мая меморандум был готов21. Но прежде чем отправлять его, Цицерон пожелал представить его на экспертизу ближайшим доверенным лицам Цезаря (Att. XII. 51. 2; 52. 2; XIII. 1. 3). Когда они посоветовали ему внести крупные изменения, Цицерон предпочёл вообще не передавать Цезарю своё сочинение, тем более, что опасался, что Цезарь может усмотреть в нём нечто вроде «умилостивительной жертвы» (μείλιγμα) за «Катона» (Att. XIII. 27. 1 от 25 мая 45 г. до н. э.). В следующем письме к Аттику (XIII. 28. 2—
Знакомство с этой предысторией позволяет пролить свет на мотивы Цицерона. Ибо только на этом фоне становится понятно: когда Цицерон теперь написал это сочинение, получил горячее одобрение Оппия и Бальба и переслал его Цезарю через Долабеллу, тем самым он наконец выполнил пожелание, с которым к нему уже давно обращался не только Аттик, но и другие люди, добивавшиеся компромисса между оппонентами.
Нет оснований видеть в этом пожелании переданное через посредников требование Цезаря возместить причинённую ему в «Катоне» обиду22. Также нельзя утверждать, что наконец написанное теперь письмо представляло собой якобы требуемую «искупительную жертву» (μείλιγμα)23, которую в начале мая Цицерон ещё отказывался приносить, но теперь, под давлением предстоящего возвращения Цезаря, всё же принёс. Письмо к Марку Фадию Галлу от 25 августа 45 г. до н. э. (Fam. VII. 25. 1) с замечаниями о «Катоне» адресата, интерпретация которых вызывает споры, ни в коем случае не может подкреплять такую точку зрения24.
Напротив, изменение взглядов Цицерона вполне правдоподобно объясняется другим обстоятельством: за несколько дней до этого, 12 августа, в Ланувии25 Бальб показал ему письмо Цезаря — пожалуй, едва ли без согласия автора, — с.43 в котором тот объявлял о своём предстоящем возвращении и много написал о «Катоне» Цицерона (Att. XIII. 46. 2). Рассказывая об этом, Цицерон настойчиво подчёркивает, что Цезарь оценил его сочинение выше, чем «Катона» Брута: multa de meo Catone, quo saepissime legendo se dicit copiosiorem factum, Bruti Catone lecto se sibi visum disertum[8]. Уже в том, что Цезарь очень часто перечитывает сочинение Цицерона, несомненно, содержится комплимент автору. Тем более лестным является утверждение Цезаря, что, читая его, он обогащается (copiosiorem). Ибо это качество, указывающее на богатство образов и мыслей, возвышает «Катона» Цицерона над «Катоном» Брута, которому приписан эффект «делать красноречивым» (disertum facere), классифицирующий его достоинства как относительно скромные26. Из этой похвалы Цезаря и из теперь доступного ему «Антикатона» Цицерон мог сделать вывод, что ему больше не нужно тревожиться из-за своего «прославления» (Laudatio). Своим поведением Цезарь достаточно ясно дал понять, что желает избежать открытого разрыва с Цицероном.
Однако теперь и Цицерону стало легче пойти навстречу Цезарю, не теряя лица. При таком положении дел больше не существовало опасности, что письмо к диктатору может быть превратно истолковано как услуга во искупление вины. После публикации «Антикатона» имелся всем очевидный повод написать Цезарю и ответить на его предшествующие комплименты. Как Цезарь в письме Бальбу создавал впечатление, что расценивает «Катона» в первую очередь как литературное произведение, так же и Цицерон имел возможность в своём письме ограничиться этим же аспектом «Антикатона». Кроме того, литературная тема была более плодотворной и менее щекотливой, чем рекомендованный изначально политический меморандум (συμβουλευτικόν). Если Цицерон всё-таки сперва представил своё письмо Бальбу и Оппию, то это может объясняться не столько его боязливой осторожностью — естественно, даже литературное суждение об «Антикатоне» в известной степени оставалось политическим делом27 — сколько просто тем, что они оба были задействованы ещё в мае и теперь привлечение их для консультации тоже само собой напрашивалось или же казалось, что этого требует вежливость.
с.44 Наконец, следует также принять во внимание, что ещё тогда, когда Цицерон впервые отказался написать Цезарю, он больше не мог рассчитывать на изменение соотношения сил. Поэтому отпадает тот вариант, что Цицерон написал своё письмо к Цезарю, потому что политическая обстановка становилась всё менее благоприятной; ибо в мае, когда Цицерон был ещё не уверен, как к нему отнесётся победитель при Мунде, она выглядела гораздо более мрачной, чем в августе.
Пожалуй, письмо Цицерона об «Антикатоне» можно объяснить без натяжек только исходя из изложенных обстоятельств. Нет никаких оснований видеть в нём акт бесхарактерного самоотречения, в ходе которого Цицерон, несмотря на то, что в действительности сочинение Цезаря должно было его оскорбить, будто бы уступил прямому и непрямому давлению и воздал «Антикатону» всего лишь лицемерную хвалу28.
5. Цицерон. «Письма к Аттику». 51. 1
Я забыл тогда послать тебе копию того письма, которое я послал Цезарю. И это было не то, что ты предполагаешь, — что мне совестно перед тобой, […], и я, клянусь, написал не иначе, чем написал бы равному и подобному себе. Ведь я хорошего мнения о тех книгах, как я тебе сказал при встрече. Поэтому я написал и без лести и всё же так, что он, полагаю, ничего не прочтет с бо́льшим удовольствием (пер. В. О. Горенштейна).
Слова ne ridicule micillus, помещённые между крестами, кажутся испорченными, и варианты исправлений, предложенные Тиррелом и Пёрсером (письмо 669; т. 5, с. 139 сл.) и Шеклтоном Бэйли (письмо 349; т. 5, с. 393), не слишком удовлетворительны29. Ввиду такой неопределённости с.45 не предпринималось никаких попыток их объяснить. Однако едва ли можно сомневаться в том, что сомнительное место по смыслу относится к апологии Цицерона, которая составляет основу данного свидетельства. Кажется, что в нём была названа предполагаемая причина для мнимого стыда Цицерона, а именно, в известной мере приниженная позиция по отношению к адресату упомянутого ранее письма, не соответствующая личности его автора30. Ибо опровержением таких мыслей служит непосредственно следующее за этим торжественное заверение относительно тона письма, который предполагал равенство отправителя и получателя.
В целом процитированный пассаж занимает почти ровно первую половину письма к Аттику — и это указывает, что именно здесь следует искать настоящий повод для его написания, — которое было написано 24 августа 45 г. до н. э., спустя всего день после сообщения об отправленном Цезарю письме31. Таким образом, это высказывание очень тесно связано с предшествующим свидетельством. Из него можно сделать вывод, что в своём ответе на новости предыдущего дня Аттик по меньшей мере должен был выразить удивление, почему ему — который, по свидетельству самого Цицерона, побуждал его написать Цезарю32, — не была доставлена копия этого послания, тогда как Оппий и Бальб её с.46 получили. Аттик мог предположить в качестве причины (и это было вполне естественно, учитывая тематику, затронутую в споре об образе Катона, а также предшествующий упорный отказ Цицерона отправлять Цезарю хоть какое-то послание), что Цицерон так поступил из стыда перед другом. Из ответа Цицерона нельзя понять, назвал ли сам Аттик в своём письме причины предполагаемого им стыда. Скорее можно полагать, что он проявил осторожность и не стал в деталях высказывать подозрение, которое в любом случае ранило бы его друга. Вместо этого Цицерон в своём ответе, видимо, сам заговорил, исходя из той точки зрения, на которой, по его мнению, основывалось предположение Аттика. В этом случае данный пассаж следует расценивать как свидетельство щепетильности, с которой Цицерон реагировал на любые подозрения в том, что он раболепствует перед Цезарем. Как в конце мая 45 г. до н. э. он окончательно отверг идею о письме Цезарю не в последнюю очередь потому, что, по его мнению, оно могло быть ошибочно расценено как искупительная жертва33, так и теперь, уверяя, что письмо об «Антикатоне» написано с позиции равенства34, он подчёркнуто опровергает впечатление, будто в этом письме он каким-то образом унизился.
Нет никаких разумных оснований сомневаться в искренности этого уверения. Ибо Аттик мог легко его проверить. Ответное письмо ему выполняет свою задачу, только если действительно исправляет допущенное накануне упущение, если извинение eius exemplum fugit me tum tibi mittere[9], фактически дополняется словами, хоть и ненаписанными, nunc autem mitto[10]. То есть, к этому письму Цицерона, несомненно, была приложена недостающая копия послания к Цезарю, так что Аттик мог и должен был сразу же убедиться в правдивости утверждения своего друга.
То же самое относится и к следующему заявлению Цицерона, где он повторяет и усиливает высказанную накануне положительную оценку «Антикатона» Цезаря. Присоединение с помощью enim свидетельствует, что он и теперь старается доказать беспочвенность мысли, что похвала в адрес Цезаря не может отражать его подлинное мнение, но представляет собой всего лишь лицемерие. В этом контексте важно дополнение: ut tibi coram [sc. dixi][11]. Таким образом Цицерон ссылается на то, что с.47 в личном разговоре с Аттиком35 он высказал то же одобрение «Антикатона», что и в письме к его автору. Это напоминание служит лишь для того, чтобы подвести собеседника к выводу, что слова Цицерона следует воспринимать как его подлинное убеждение. Действительно, неясно, почему именно в этом вопросе Цицерон должен был притворяться перед другом, от которого никогда не таил своё критическое отношение к Цезарю, которому не раз открывал свою душу.
Остаётся ещё возможность — и чтобы принять её во внимание, не требуется никакой особой осведомлённости о человеческом поведении, — что Цицерон, так сказать, сам себе внушил хорошее мнение об «Антикатоне», чтобы тем самым ослабить или даже победить своё нежелание сближаться с Цезарем в собственных интересах. С подобной предрасположенностью, пожалуй, в известной мере следует считаться, и вышеупомянутая чувствительность Цицерона в этом вопросе могла быть вызвана своего рода предупредительной защитной реакцией против идей, способных разрушить его самообман.
Однако даже такое объяснение предполагает — и здесь следует повторить то, что уже отмечалось в связи с предыдущим свидетельством, — что книга Цезаря против Катона в принципе позволяла такому человеку, как Цицерон, подобным образом обманываться относительно её подлинного характера. Сочинение, в котором, как выражается Маттиас Гельцер (Gelzer M. Cato Uticensis // Kleine Schriften. Bd. 2. Wiesbaden, 1963. S. 259), Цезарь не пожалел труда, чтобы «осквернить память о Катоне низкими оскорблениями», определённо не давало бы такой возможности. Ибо полемика была бы слишком очевидна, чтобы у Цицерона вообще осталась возможность закрыть на неё глаза и сделать для публики хорошую мину при плохой игре.
Однако отсюда с внутренней необходимостью следует, что «Антикатон» как раз был не примитивным нагромождением диких оскорблений, но, несмотря на его направленность против сочинения Цицерона, умеренным по тону произведением, которое не закрывало двери к дальнейшему обсуждению и определённые аспекты которого мог одобрить даже представитель противоположной стороны, не отказываясь от своих убеждений.
Поэтому заслуживает доверия и последнее утверждение Цицерона о том, что он не польстил Цезарю, но всё же своим письмом с.48 доставит ему большое удовольствие. Это подразумевает, что похвала Цицерона ограничивалась тем, что и по его собственному мнению заслуживало похвалы. Прежде всего это может относиться к литературно-художественной стороне «Антикатона». Он был задуман как речь, а риторическое искусство Цезаря и в других случаях получало у Цицерона высочайшую оценку36. Кроме того, Цицерон таким образом имел возможность непринуждённо вернуть Цезарю комплименты, которые тот воздал ему в своём сочинении37 и которые, в свою очередь, относились к ораторскому таланту Цицерона.
Мнение Цицерона, что Цезарь будет чрезвычайно обрадован его письмом, на первый взгляд кажется вполне понятным, учитывая содержавшуюся в нём похвалу. Однако если вслушаться внимательнее, то кажется, что в этой констатации ощущается также что-то вроде иронического смирения. Оно может быть порождено осознанием — и, возможно, к этому осознанию Цицерона привело подозрение Аттика, — что этим письмом он волей-неволей исполнил давнее, но прямо не высказанное желание диктатора, который, стремясь к признанию, должен был расценить как личный и политический успех даже сам факт получения письма от Цицерона, несмотря на то, что его содержание нисколько не компрометировало автора,
Таким образом, письмо Цицерона к Цезарю об «Антикатоне», видимо, следует расценивать как первое свидетельство о позиции, характерной для Цицерона после битвы при Мунде: он вынужден был смириться, хоть и против воли, с теперь уже окончательным соотношением сил, но не хотел отрекаться от себя и своих убеждений. Это поставило его в двойственное положение, наиболее впечатляющим свидетельством которого, как продемонстрировал Отто Цель (Seel O. Cicero. Aufl. 3. Stuttgart, 1968. S. 349), служит его речь за Дейотара.
6. Цицерон. «Топика». 94
aut (1) издатели, et рукописи.
с.49 Когда же ведется спор о пользе, чести, справедливости и о том, что им противоположно, имеет место постановка, связанная с правом и наименованием. Все это относится и к хвалебным речам. Можно утверждать, что или не было содеяно то, что хвалят, или что оно обозначается иным наименованием, а не тем, каким пользуется хвалитель, или что оно вовсе не похвально, ибо содеяно не по правде и не по праву. Все это использовал — и слишком бесстыдно — Цезарь против моего «Катона» (Пер. А. Е. Кузнецова).
То же самое сжато излагает Квинтилиан (Inst. III. 7. 28):
Всякий, кто желает апеллировать к Цицерону как критику «Антикатона», вынужден ограничиться одним лишь этим пассажем. Ибо в остальных релевантных высказываниях этот единственный свидетель, который, как точно известно, лично прочёл сочинение Цезаря сразу после его публикации, и которого оно непосредственно касалось, либо воздерживается от суждения, либо даёт всецело положительную оценку. Между тем было бы поспешно и неверно делать из этого вывод, что Цицерон впервые смог раскрыть своё истинное мнение об «Антикатоне» только после смерти диктатора — «Топика» была написана в июле 44 г. до н. э., во время поездки по морю из Велии в Регий38, — и, далее, что сочинение Цезаря представляло собой плод мелочной враждебности.
Против такой ошибочной оценки предостерегает уже сама необычная сдержанность Цицерона: всё его осуждение сводится к двум словам: «слишком бесстыдно» (nimis impudenter). Уже Квинтилиану они явно показались столь малозначащими, что он попросту пропустил их в своём тексте, где в остальном очень близко следовал последнему предложению пассажа «Топики»39.
По сравнению с тем, как горько и цинично Цицерон высказывался о своих противниках и их сочинениях в других случаях, — достаточно вспомнить о «Филиппиках» против Антония, — проявленная им здесь сдержанность должна ещё больше бросаться в глаза. Однако она может показаться удивительной, только если исходить из предпосылки, что «Антикатон» действительно давал Цицерону основания для злости и гнева. с.50 Но тогда возникает вопрос, почему он не выразил более явно свои чувства, которые будто бы вынужден был сдерживать на протяжении нескольких месяцев? Почему здесь, в отличие от почти всех писем к Аттику в апреле 44 г. до н. э. или трактата «Об обязанностях», написанного в конце этого года, он не воспользовался возможностью заклеймить Цезаря как тирана и выразить свою радость в связи со свержением угнетателя?
Единственный правдоподобный ответ звучит так: потому что «Антикатон» не давал Цицерону никакого повода либо давал лишь не слишком осязаемый повод для личного и демонстративного гнева и, соответственно, не было никакой необходимости полностью пересматривать вынесенную при жизни Цезаря позитивную оценку этого сочинения. Колкость в адрес Цезаря и его книги не похожа на отвращение и возмущение из-за испытанного позора, но выглядит скорее как привычная и обязательная программа. После мартовских ид 44 г. до н. э. почти все упоминания Цицерона о Цезаре выдержаны в самом неблагоприятном для его памяти духе. Соответственно, создаётся впечатление, что в этом пассаже «Топики» общая ненависть Цицерона к тирану в какой-то мере просто перенесена и на его сочинение.
Далее, в связи с этим следует подумать о том, что слову impudenter у Цицерона и вообще в латинском языке в целом не присущ морализаторский оттенок, который, с другой стороны, прочно связан со словом impudicus и содержится в немецком переводе schamlos («бесстыдный»). Как правило, с помощью слова impudenter передаётся не столько оскорбление нравственного чувства, сколько очень поверхностное ощущение от нарушения формальных приличий и уместности40: Цицерон мог без опасений использовать это слово для описания собственного поведения41. Ничто не препятствует, но кое-что говорит в пользу того, что здесь следует взять за основу морально индифферентное значение и, таким образом, в критике Цицерона надо видеть не обвинение в бесстыдном, то есть непристойном, использовании ораторских приёмов, а неконкретизированный упрёк в неуместном применении тех риторических техник, которые в принципе признаются правомерными, а в то время Цицерону ретроспективно представлялось, что почти любое деяние Цезаря (factum Caesaris) было совершено impudenter. В письмах к Аттику42 он не раз жалуется на то, что хотя диктатор пал, но его дела по-прежнему с.51 живы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он теперь использует это слово в отношении сочинения Цезаря, в котором, по сути, отстаивается позиция, противоположная его собственному «Катону» и которое, тем не менее, всего год назад удостоилось безоговорочной похвалы Цицерона.
Хотя замечание Цицерона в «Топике» не даёт оснований для принятия гипотезы о том, что в «Антикатоне» Цезарь прибегал к безнравственным и непристойным приёмам, в остальном данный пассаж относится к наиболее ценным свидетельствам об этом сочинении. Ибо только из него можно получить важные сведения о методе Цезаря, с помощью которого тот попытался опровергнуть прославление (laudatio), написанное Цицероном. По сути, использовался тот же самый метод, к которому прибегал защитник в суде, то есть в судебном роде красноречия (genus iudiciale), чтобы поставить под сомнение или опровергнуть аргументы обвинения: defensor aliquid opponat de tribus: aut non esse factum aut, si sit factum, aliud eius facti nomen esse aut iure esse factum (Top. 92)[13]. Ибо те же самые три способа постановки вопроса (status)43 применяются также в совещательном и хвалебном родах красноречия (genus deliberativum и genus laudativum) (Top. 93). Именно для последнего пункта, для похвалы (lauadtio) и её опровержения, Цицерон разъясняет три возможных метода, демонстрируя их на конкретном предмете. К этому он прибавляет замечание, что Цезарь использовал все три метода в своём сочинении, направленном против «Катона».
Отсюда следует сделать вывод, что в отношении содержания Цезарь, видимо, близко следовал за предшествующим прославлением (laudatio), написанным Цицероном. И, следовательно, если в прославлении, как недавно выразился Кирдорф44, «упор был сделан на моральную, а не политическую оценку Катона», то было вполне ожидаемо, что и Цезарь в своём порицании (vituperatio) ограничится в первую очередь частными делами (res privatae). Следовательно, диктатор должен был действовать таким образом, чтобы те качества или поступки, которые одобряются в «Катоне», отчасти просто отрицать, отчасти оспаривать, что они заслуживают называться теми именами, которые даёт им Цицерон (и другие люди), и, наконец, отчасти доказывать, что они с.52 не заслуживают похвалы, поскольку неправомерны45.
Все предпринятые до сих попытки реконструировать утраченное сочинение не только Цезаря, но и Цицерона, вполне обоснованно отталкиваются от этого свидетельства «Топики», и уже Вартман (Wartmann H. Op. cit. S. 165 f.) в соответствии с этим разделил реальные и предположительные сообщения о содержании «Антикатона» на категории и каждую из них связал с одним из трёх названных методов. Но поскольку он чуял воздействие сочинения Цезаря буквально в каждой черте образа Катона у Плутарха и других авторов, которую в принципе можно счесть негативной, даже когда имя Цезаря не упоминается, то столкнулся с трудностью: не всё из того, что он в конечном счёте считал наследием Цезаря, вписывалось в засвидетельствованную Цицероном схему опровержения. Вместо того, чтобы усомниться в справедливости своих предпосылок, он пришёл к столь же недоказуемой, сколь и неопровержимой мысли, «что опровержение цицероновского «Катона» указанным образом содержалось в первой книге, тогда как во второй, вероятно, были собраны все те злые и смехотворные анекдоты, которые неудобно было включить в опровержение» (Wartmann H. Op. cit. S. 170).
Напротив, если вернуться к словам Цицерона, то есть на твёрдую почву, то остаётся констатировать, что метод опровержения как таковой — весь контекст пассажа ясно это доказывает — он безоговорочно признаёт совершенно обычным и легитимным. Однако когда Цезарь его использует, то делает это — по крайней мере, с точки зрения человека, для которого после мартовских ид диктатор стал тираном, — «слишком бесстыдно» (nimis impudenter). Таким образом, наблюдение Цицерона представляется скорее субъективным и эмоциональным, чем соответствующим действительности. Это свидетельство позволяет многое узнать о методе аргументации Цезаря, но не позволяет оценить его этику как писателя и политика.
7. Плутарх. «Цезарь». 54. 3—6
Но сочинение, впоследствии написанное Цезарем против Катона, не содержит признаков мягкого, примирительного настроения. Как же он мог пощадить Катона живым, если так много гнева излил на него, когда он уже ничего не чувствовал? С другой стороны, снисходительность, проявленная Цезарем по отношению к Цицерону, Бруту и множеству других побежденных, заставляет некоторых заключить, что упомянутое выше сочинение родилось не из ненависти к Катону, а из соперничества на государственном поприще46, и вот по какому поводу. Цицерон написал хвалебное сочинение в честь Катона, под заглавием «Катон». Сочинение это, естественно, у многих имело большой успех, так как оно было написано знаменитым оратором и на благороднейшую тему. Цезарь был уязвлен этим сочинением, считая, что похвала тому, чьей смерти он был причиной, служит обвинением против него. Он собрал много обвинений против Катона и назвал свою книгу «Антикатон». Каждое из этих двух произведений имело много сторонников в зависимости от того, кому кто сочувствовал — Катону или Цезарю (Пер. Г. А. Стратановского и К. П. Лампсакова с правкой).
Рассуждения Плутарха представляют собой нечто вроде отступления, связанного с рассказом о победе Цезаря при Тапсе. Наряду с ней перед глазами читателя предстают также смерть Катона и реакция Цезаря на известие о самоубийстве его самого упорного противника.
В этом пассаже прямо-таки осязаемо предпочтение, которое Плутарх отдаёт Катону и, с другой стороны, его отвращение к Цезарю47. Заявление победителя о намерении даровать побеждённому жизнь48 противопоставлено «Антикатону», который Плутарх — пока предположительно (δοκεῖ) — расценивает как свидетельство об отношении, не согласующемся с процитированными словами Цезаря. Вызванное таким образом сомнение в честности Цезаря подкрепляется далее риторическим вопросом (πῶς γὰρ…), в котором Плутарх обосновывает свой взгляд отсылкой к содержанию, точнее, к характеру «Антикатона»: в нём с.54 перо Цезаря направлял гнев, не утихший со смертью его противника. За этим личным мнением Плутарха, которое вводится с помощью частицы μέν, следует другая точка зрения — соответствующая частица δέ одновременно и присоединяет её, и отделяет, — согласно которой от Цезаря можно было ожидать столь же примирительного отношения к Катону, какое он проявил по отношению к бесчисленным другим врагам49. И действительно, такое поведение было бы гораздо вероятнее — об этом свидетельствует тот факт, что после победы Цезарь отправил в Утику не кого иного, как особенно близкого Катону Марка Валерия Мессалу50.
Следовательно, сочинение Цезаря не было плодом неутолимой жажды мщения, но в его основе лежала ревность государственного деятеля, который должен был воспринимать прославление побеждённого противника как умаление собственного авторитета и как упрёк в свой адрес, особенно когда обстоятельства способствовали значительной популярности этого сочинения.
Примечательно, что Плутарх не предпринял ни малейших попыток оспорить правильность этой точки зрения, противоречащей его собственному мнению. Да, это выглядит так, словно он хотел таким способом подчеркнуть субъективность первого мнения и сознательно снизить его значимость — в жизнеописаниях этот приём иногда наблюдается и в других местах. Точка зрения Плутарха, пожалуй, возникла более или менее спонтанно из вдохновляющей памяти о смерти Катона. Цезарь и его памфлет, якобы порождённый ненавистью, обеспечивали тёмный фон, на котором лишь ярче выделялось благородство защитника свободы. Это мнение явно плохо согласовывалось с другими известными сведениями о Цезаре и его «Антикатоне»; этим объясняется прибавление без комментариев иной точки зрения, которую, пожалуй, следует считать общим мнением.
Кроме того, этот метод указывает на то, что сочинение Цезаря, видимо, было недоступно Плутарху. В противном случае ему было бы несложно проверить, следует ли считать «Антикатона» порождением ненависти или политических расчётов. Однако вместо этого он полагается на личные домыслы и сведения из вторых рук.
Когда Плутарх далее вынужден допустить, что, согласно господствующему мнению, причиной для публикации «Антикатона» следует считать «политическое соперничество» (φιλοτιμία51 πολιτική), с.55 эта оценка в общем и целом совпадает с тем, как современные исследователи видят мотивы и намерения Цезаря: ему необходимо было соразмерными средствами защититься против серьёзной публицистической и идеологической угрозы, которую «Катон» Цицерона мог представлять для дальнейших политических планов Цезаря52.
Что касается конкретных высказываний Плутарха о содержании «Антикатона», то подчёркивается, что за первым субъективным и эмоционально окрашенным выражением (εἰς ἀναίσθητον ἐκχέας ὀργὴν τοσαύτην)[14] следует заметно смягчающая его трезвая и объективная констатация: ἔγραψεν οὖν πολλάς τινας κατὰ τοῦ Κάτωνος αἰτίας συναγαγών[15]. Избранное слово αἰτίαι является, так сказать, безоценочным, и, что характерно, ему придаётся моральная ценность за счёт отсутствия дополнений по поводу безосновательности предъявленных Катону обвинений.
Таким образом, свидетельство Плутарха не даёт никаких подтверждений того, что Цезарь сочинил «Антикатона» из низких побуждений и при его создании нарушил неписаные правила приличия и хорошего вкуса. Спонтанное суждение Плутарха не следует расценивать как объективное представление фактов; оно явно порождено симпатией к обвиняемому. Только потом биограф вспоминает о необходимости ознакомить читателей с теми сведениями, которые ему действительно известны об «Антикатоне» и которые никоим образом не совпадают с его собственными представлениями, испытавшим влияние его негативного отношения к Цезарю. В конце концов Плутарх ограничивается противопоставлением «Катона» и «Антикатона», оставив его без комментариев. Оба сочинения поставлены здесь на один уровень, оба имеют много читателей — моральная дисквалификация одного из них более не ощущается.
8. Аппиан. «Гражданские войны». II. 99. 414
Цезарь по поводу его смерти сказал, что Катон из зависти лишил его возможности красивой демонстрации, а когда Цицерон в честь умершего составил похвальное слово под заглавием с.56 «Катон», Цезарь, со своей стороны, написал обвинительное слово и назвал его «Анти-Катон» (Пер. М. С. Альтмана).
Сообщение Аппиана так тесно соприкасается с рассмотренным выше пассажем Плутарха из жизнеописания Цезаря (54. 3—
И здесь, и там упоминание об «Антикатоне» Цезаря следует непосредственно за рассказом о завистливом сожалении Цезаря по поводу добровольной смерти Катона, которая лишила его возможности продемонстрировать великодушие54. Однако то, что Плутарх обогащает множеством дополнительных украшений, суждениями о достоверности, размышлениями о мотивах, обоснованиями и пояснениями, у Аппиана, видимо, сведено к простому изложению фактов. В соответствии с этим и последующее упоминание о «Катоне» Цицерона и «Антикатоне» Цезаря сводится здесь к сопоставлению действия и противодействия без всяких комментариев.
Обозначение сочинения Цезаря как «обвинения» (κατηγορία) мало что говорит о его содержании: понятие κατηγορία соответствует понятию ἐγκώμιον («похвала»), и оба этих термина из области судебного красноречия дают представление о жанровой принадлежности этой пары сочинений55. В остальном можно лишь понять, что в «Антикатоне» Цезаря похвале Цицерона были противопоставлены обвинения и упрёки в адрес её объекта.
Если верно предположение, что совпадение сути рассказов Плутарха и Аппиана объясняется использованием одного и того же источника, то это подтверждает, что пренебрежительное отношение Плутарха к сочинению Цезаря содержит его личную оценку, обусловленную симпатией к Катону. Ибо едва ли можно допустить, что Аппиан сам исключил из рассказа своего источника все украшения, показавшиеся ему избыточными, тогда как Плутарх лишь точно пересказал его. с.57 Гораздо вероятнее — и это также согласуется с обычными методами обоих авторов, — что Аппиан, который желал писать прежде всего историю, ограничился верной передачей того, что нашёл в источнике, тогда как Плутарх, верный своему воспитательному намерению, не смог отказаться от возможности добавить субъективную моральную оценку.
9. Тацит. «Анналы». IV. 34. 4.
Ответил ли диктатор Цезарь на книгу Марка Цицерона, в которой Катон превозносится до небес, иначе чем составленной в ее опровержение речью, как если бы он выступал перед судьями? (Пер. А. С. Бобовича).
Это свидетельство относится к защитительной речи Кремуция Корда, который в 25 г. н. э. был обвинён ставленниками Сеяна в том, что в своём историческом сочинении нашёл хвалебные слова для Брута и Кассия, убийц Цезаря56.
В своё оправдание Кремуций указывает на то, что в прошлом такая свобода писателей всегда оставалась безнаказанной, даже когда соответствующий правитель, возможно, чувствовал себя задетым или оскорблённым. Это утверждение обосновывается рядом примеров, в том числе и реакцией Цезаря на «Катона» Цицерона.
Этот пример следует оценивать иначе, чем другие: в аргументации подсудимого он обладал совершенно особым весом. Ибо тот самый Цезарь, из-за которого Кремуция и привлекли к суду, проявил себя в этом случае как более мягкий и вовсе не мстительный правитель. Тот самый Цезарь, которого обвинение представило как потерпевшего ущерб от исторического сочинения Кремуция, продемонстрировал своим поведением в отношении панегириста Катона, то есть в сопоставимой ситуации, что он не видит оскорбления, за которое требовалось бы мстить. Выбранный защитой пример реакции Цезаря, таким образом, должен был также убедительно доказать, что брошенные с.58 упрёки беспочвенны, обвинение в умалении величия безосновательно, то есть является всего лишь предлогом57.
Но если данный пример должен был выполнять в речи такую функцию, то следует исключить, что в его основе лежало представление об «Антикатоне» Цезаря как о сочинении, «в котором он дал волю своей злобе, однако не произвёл впечатления на читателей ввиду своих враждебных искажений действительности»58. Каким образом Кремуций в рассказе Тацита мог бы использовать как оправдательный материал сочинение, известное как памфлет, свидетельствующий о мстительности автора? Требовалось доказать великодушие, проявленное прежними правителями в сходных случаях, их отказ от мести. Для этого подсудимому следовало — как свидетельствуют и остальные примеры — не только продемонстрировать, что в предыдущих случаях подобного рода никто из авторов не привлекался к суду за свои сочинения; он должен был напомнить о том, что в каждом случае соответствующие правители в ответ даже не проявляли недовольства и не лишали авторов своей благосклонности.
Однако пример «Антикатона» совместим с такой целевой установкой только в том случае, если он считался не продуктом мелочной враждебности, а свидетельством великодушия Цезаря как правителя.
Уподобление «ответной речи» (rescripta oratio) опровержению, представленному перед судом, только подтверждает эту точку зрения: сочинение Цезаря, таким образом, явно считалось легитимным и вполне соразмерным средством защиты от нападения. Его можно было рассматривать в рамках спора партий или принципов, который с точки зрения процедуры имел некоторое сходство с процессуальным вынесением судебного приговора и который разрешался по существу, без излишнего очернения противника и саморазоблачения, с помощью обмена аргументами за и против. Однако в данному случае решение должны были принимать не юристы, а римское общество и время, вытесняющее всё преходящее в пользу постоянного.
с.59 Такие рассуждения порождают вопрос, в какой мере оценка «Антикатона», лежащая в основе данного пассажа «Анналов», проистекает из конкретных знаниий. Можно считать само собой разумеющимся, что Кремуций Корд как историк имел это сочинение в своём распоряжении, тем более, что как раз в конце правления Августа споры об образе Катона снова обрели такую актуальность, что сам император написал запоздалое опровержение «Катона» Брута59.
Совершенно другая проблема заключается в том, ориентирована ли речь Кремуция Корда, конечно, свободно стилизованная Тацитом, только на личность выступающего и его положение, или же она также обрисовывает характер и последовательность аргументации, использованной им на судебном процессе60. Второй вариант представляется вполне возможным, поскольку данный процесс, несомненно, вызвал большой интерес61 и поэтому о нём могли сохраниться более точные, возможно, даже устные сведения, прежде всего в республикански настроенных сенатских кругах. В частности Тацит, вероятно, имел возможность использовать как источник протоколы сената (acta senatus).
И если Р. Сайм62 и Б. Уолкер63 единодушно усматривают в речи Кремуция64 всецело тацитовскую совокупность идей, это не исключает, что их оформление основано на знании фактов. К тому же вполне возможно, что человек такого ума и общественного положения, как Тацит, располагал непосредственными каналами информации, чтобы получить достаточно верное представление о характере «Антикатона»65.
Как бы то ни было, но самого того факта, что Тацит мог вложить в уста Кремуцию Корду упоминание о сочинении Цезаря в такой обстановке и с такой функцией и должен был рассчитывать на понимание своих с.60 читателей, достаточно, чтобы доказать, что по крайней мере в начале II в. н. э. широкие круги не могли считать «Антикатона» продуктом непримиримой ненависти66. Представляется невозможным, что он мог считаться таковым когда-либо ранее, так как в условиях усиления тенденции к героизации Катона мыслим лишь параллельный процесс дискредитации противодействующего ей сочинения, но никак не обратный процесс.
10. Ювенал. VI. 336—340
| …Sed omnes noverunt Mauri atque Indi, quae psaltria penem maiorem, quam sunt duo Caesaris Anticatones, illuc, testiculi sibi conscius unde fugit mus, intulerit… |
Но знают все мавры и инды, как кифаристка принесла член, больший чем два «Антикатона» Цезаря, туда, откуда бежит мышь, знающая о своих мужских органах.
Чтобы показать, как повсеместно распространилась в Риме безнравственность, вовсе не ограничиваясь частной сферой и вторгаясь также в древние обряды (ritus veteres) и государственные священнодействия (publica… sacra) (стк. 335 сл.), Ювенал вспоминает об известном всему миру скандале, который разразился ночью с 4 на 5 декабря 62 г. до н. э. в доме Цезаря, занимавшего должность претора, где знатные римские матроны собрались на праздник Благой Богини.
Об осквернении этого праздника, на который не допускалось ни одно существо мужского пола, Клодием переодетым в кифаристку, о его обнаружении и последующем разводе Цезаря с его женой Помпеей, которая отвечала за проведение праздника и в связи с этим инцидентом подозревалась в супружеской измене, мы относительно хорошо осведомлены благодаря ряду источников67.
с.61 В этом отношении объяснение стк. 337, которое даёт схолиаст, совершенно точно, не считая того, что в нём неверно указано место происшествия: de psaltria, id est de Clodio dicit, qui templum Bonae Deae ingressus habitu psaltriae, adulterium admisit[16]. С другой стороны, с осторожностью следует относиться к комментарию схолиаста к следующей строке (338), где говорится: Caesar bello civili, cognita Catonis morte, cuius virtutem dialogo illo, qui inscribitur Cato, Cicero etiam laudavit, libros duos famosissimos in vitam Catonis edidit, quos Anticatones inscripsit[17]. Здесь написанное Цицероном восхваление Катона Утического явно перепутано с его диалогом «Катон Старший, или О старости». Поэтому нет оснований сомневаться в риторическом характере энкомия. Также не следует больше усматривать в выражении Anticatones inscripsit указание на множественное число заголовка68. В отсутствие более надёжных сведений слово Anticatones, использованное в сатире, было слишком поспешно принято за название69.
Такие неточности должны предостеречь нас от того, чтобы буквально воспринять характеристику «Антикатонов» как «двух весьма порочащих книг». В таком определении явно выражается оценка сочинения Цезаря, которая могла в значительной мере возобладать в Поздней античности, когда сторона Катона освещалась всё более ярким светом, а сторона Цезаря погружалась во всё более глубокую тьму. Ввиду этого, даже не имея более точного представления о содержании «Антикатона», человек мог расценивать его как пасквиль, и употребительным словом для обозначения инвективного характера сочинения было именно famosus, а также famosissimus70. Было бы ошибкой видеть здесь вкусовое суждение, основанное на точном знании.
Напротив, более внимательное рассмотрение слов самого Ювенала с большей вероятностью поможет нам составить более верное представление об «Антикатоне». Для этого, однако необходимо без лишнего жеманства проанализировать непристойный смысл остроты, содержащейся в сатире. Что, собственно, хочет сказать Ювенал, когда сравнивает размер члена Клодия с двумя книгами «Антикатона» Цезаря? Конечно, не то, что видит в его словах А. В. Вайднер71: «Поэт саркастически отмечает, что Клодий представлял для чести жены Цезаря бо́льшую угрозу, чем Цезарь — для чести Катона Утического». Ведь речь идёт не об эффективности или неэффективности «Антикатона» — Ювенал просто стремится нарисовать как можно более яркую картину-бурлеск, с.62 иллюстрирующую кощунство во всём его своеобразии. Это намерение также не учитывается в интерпретации Х. Ф. Хайнриха72, который комментирует стк. 338 таким образом: «Цезарь мог противопоставить этому только свои книги. Неудивительно, что предпочтение получил другой!» Если бы Ювенал действительно желал поставить под сомнение мужские достоинства Цезаря, то непонятно, почему в качестве их литературного суррогата он назвал именно сочинение, опубликованное спустя почти два десятилетия после скандала, связанного с Благой Богиней.
Конечно, — и это верно отмечено в предыдущих объяснениях — выбирая для сравнения сочинение Цезаря, Ювенал желал остроумно указать на его связь с Клодием и вообще всем этим делом; однако предпочтение, оказанное именно «Антикатону», должно объясняться какой-то особенностью этого сочинения, которая сделала его столь подходящим для сравнения. Эту особенность следует искать во внешнем виде сочинения, который подчёркивал бы крайне поверхностную образность шутки. Поэтому можно предположить, что обе книги «Антикатона» образовывали необычайно толстый свиток73. Видимо, Ювенал рассчитывал на то, что такая особенность публикации сочинения известна его читателям, так что мог воспользоваться ею, чтобы при помощи такого иллюстративного сравнения вызвать к жизни образ чудовищной мужественности, который на фоне исключительно женского характера праздника должен был придать совершённому святотатству гротескно-шокирующие масштабы.
Остаётся ещё проверить, согласуется ли это утверждение Ювенала с тем, что известно из других источников о внешнем виде книг этого времени. Теодор Бирт74, исходя из идентификации liber = volumen, придерживался иного мнения и пояснил по этому поводу, что две книги «Антикатона» следовало представлять собой как два свитка, поставленных друг на друга; а сравнение Ювенала указывало на необычайную длину фаллоса. Однако такое объяснение не только снова оставляет непонятным, почему упоминаются именно свитки «Антикатона»; оно не соответствует использованной лексике: определения magnus/maior в отношении книги (liber) или свитка (volumen) — а один из этих терминов следует мысленно добавить к выражению duo Caesaris Anticatones — всегда указывает на объём сочинения75. Кроме того, нельзя также согласиться с мнением, что книга (liber) всегда образовывала свиток (volumen). В этой сфере с.63 следует не постулировать единую и неотменяемую норму, но всегда учитывать приспособление к конкретным потребностям практического применения76. Так, например, Плиний Младший (Ep. III. 5. 5) сообщает, что одно из сочинений его дяди в трёх книгах разделено на шесть свитков по причине величины (in sex volumina propter amplitudinem divisi). Как обоснованно отмечает Кеньон77, данное свидетельство доказывает, что это не было обычной практикой. Однако если всё-таки, пусть даже в виде исключения, одну книгу можно было разделить на два свитка, то, несомненно, две меньшие книги на одну и ту же тему тем более можно было объединить в один довольно объёмный свиток. Представляется, что так и обстояло дело с «Антикатоном» Цезаря, и этот необычный внешний вид, видимо, служивший хорошо известной особенностью данного сочинения, мог сделать его очень подходящим объектом для грубой шутки Ювенала.
Кроме того, здесь, конечно, имеется — и мы уже этого касались, — очень тонкая содержательная ссылка: направленный против Катона и в определённом смысле против Цицерона «Антикатон» служит эталоном сравнения для злодеяния человека, против которого боролись Цицерон и Катон78. Сочинение, критиковавшее защитника староримской добродетели, связывается с преступлением печально известного распутника. Таким способом сам Цезарь тоже опосредованно оказывается под огнём критики Ювенала, направленной против царящей кругом безнравственности; история его жизни даёт для этого достаточно оснований.
11. Дион Кассий XLIII. 13. 4
Он пощадил бы и Катона; ведь он так им восхищался, что когда Цицерон позднее написал его прославление, он не проявил никакого неудовольствия, хотя и Цицерон против него с.64 сражался, но написал некую книгу и назвал её «Антикатон».
В отличие от Плутарха79, Дион Кассий не ставит под сомнение порядочность убеждений Цезаря относительно Катона; и если биограф видит в «Антикатоне» свидетельство ненависти, сохранявшейся и после смерти противника, то для историка это сочинение служит доказательством противоположного. Ибо в противопоставлении ἀγανακτῆσαι μὲν μηδέν… βιβλίον δέ τι γράψαι[18] «Антикатон» предстаёт как изложение позиции, особенность которой состоит именно в том, что она идёт вразрез с той реакцией Цезаря на «Катона» Цицерона, которой можно было ожидать согласно общечеловеческому опыту и которая в тогдашних условиях была бы вполне понятной. Тот факт, что сочинение — согласно Диону Кассию — не обнаруживало никакого недовольства автора80, тем более примечателен, что не только Катон, о котором шёл спор, но и его панегирист Цицерон ранее занимали враждебную позицию по отношению к Цезарю. Отмеченная здесь необычность поведения Цезаря требует объяснения, и историк заранее оговаривает следующее: разгневаться по поводу хвалебного сочинения Цицерона Цезарю не позволило его чрезвычайное восхищение Катоном.
Невозможно решить, базируется ли это обоснование Диона Кассия на определённой традиции — вопрос о его источниках ещё очень неясен; в целом считается, что для этой части его труда основным источником был Ливий81, — или же оно порождено его собственными размышлениями. Во всяком случае, такая оценка сочинения Цезаря диаметрально противоположна той, что обнаруживается у Плутарха. Есть некоторые указания на то, что в обоих случаях, наряду с тенденциозно окрашенными источниками, к разноречивым суждениям в первую очередь привели личные симпатии и антипатии. Как морализаторство побудило Плутарха отдать предпочтение побеждённому защитнику свободы и стоику перед победоносным диктатором и светским человеком, так в первую очередь монархические взгляды Диона Кассия — императорского чиновника высокого ранга, без особого понимания отвергавшего республику и её институты, — могли вызвать определённое искажение образа в другую сторону. Кроме того, — и это, возможно, имело даже большее значение, — на представление Диона Кассия о сочинении Цезаря косвенным образом могло повлиять откровенное отвращение историка к Цицерону82. с.65 Таким образом, позитивной оценке «Антикатона» мог способствовать просто тот факт, что это был ответ на прославление, написанное Цицероном. В связи с этим Дион Кассий мог считать, что сочинение Цезаря было направлено скорее против Цицерона, чем против Катона.
Как бы то ни было, представляется, что оба автора, Плутарх и Дион Кассий, нарисовали искажённые — каждый по-своему — образы сочинения Цезаря. Оно не было ни свидетельством бесконечной ненависти, ни проявлением образцового благородства. Как часто бывает, истина находится посередине — и, в конечном счёте, на это указывают источники, взятые в совокупности: итак, «Антикатон» следует понимать, по сути дела, как резкую реакцию Цезаря, которая, однако, не выходила за пределы того, что политическая ситуация и государственная мудрость рекомендовали в качестве необходимой и целесообразной защиты от замаскированного нападения на его собственную позицию. Сочинение состояло из двух книг, но это вполне можно согласовать с термином «книга» (βιβλίον), который избрал Дион Кассий. Ибо это слово указывает скорее на тематически связанное сочинение во всей его совокупности, чем на книжную единицу, образованную формально-техническим делением83.
12. Марциан Капелла V. 468
Против этого предрасположения и надлежит бороться восхваляющему или порицающему, в то время как в ранее упомянутом построении имеется некоторое очевидное столкновение, когда, например, первый восхваляет кого-нибудь, а второй обвиняет: например, Туллий, восхваляющий Катона, и Цезарь, в двух томах обвиняющий (Пер. Ю. А. Шахова).
Высказывание Марциана, как и некоторые другие в сочинении этого автора, пожалуй, тоже облечено в очень пышные стилистические одеяния, но то, что важно для данного исследования, сказано довольно чётко: литературный спор о Катоне служит примером в риторическом рассмотрении понятий статуса, используемых в характеризующем типе красноречия (genus demonstrativum)84. Таким образом, антагонистичная пара сочинений здесь упоминается с.66 в том же контексте, что и в «Топике» Цицерона (94) и в её пересказе у Квинтилиана (Inst. III. 7. 28)85. Это сходство не случайно: оно лишь подтверждает справедливость предположения, что изложение риторики у Марциана — в значительной мере через посредство соответствующих руководств II и III вв. н. э. — в конечном счёте восходит к Квинтилиану и Цицерону86.
Однако сообщение Марциана немного выходит за пределы того, что дают эти источники. Ибо, во-первых, в нём Цицерон прямо обозначен как хвалитель, что, впрочем, следует из контекста «Топики», и, во-вторых, утверждается, что сочинение Цезаря состояло из двух томов.
Это дополнение выглядит как примечание из комментария, который каким-то образом должен был найти дорогу в работу Марциана. Пожалуй, его происхождение даже можно довольно точно проследить. Ибо Хинкс доказал, что в V книге Марциан Капелла использовал комментарии Мария Викторина к сочинению Цицерона «О нахождении материала» и — что в данном случае особенно важно — к «Топике». Отсюда по крайней мере можно сделать вывод, что свои расширенные по сравнению с пассажем «Топики» сведения об «Антикатоне» Цезаря Марциан почерпнул из комментария к ней, написанного в первой половине IV в. н. э.
Сообщение о двухчастном делении сочинения Цезаря совпадает со свидетельствами Светония (Iul. 56. 5 = свид. 1) и Ювенала (VI. 338 = свид. 10). Следовательно, соответствующая информация была легко доступна, и нет необходимости предполагать непосредственное знакомство Марциана с «Антикатоном».
Правда, у Марциана речь идёт о свитках (volumina), однако высказывание Светония указывает на книги (libri), а Ювенал говорил просто о «двух Антикатонах» (duo… Anticatones), но не следует преувеличивать значимость этого расхождения: оно объясняется, тем, что, исходя из обычной практики, Марциан сделал вывод о количестве свитков на основании числа книг. Оба понятия — liber и volumen — по своему значению были более или менее взаимозаменяемы87. Таким образом, свидетельство Марциана не противоречит выдвинутой на основании свидетельства 10 гипотезе о том, что «Антикатон» был опубликован как две книги в одном свитке и был известен этой своей особенностью.
с.67
13. Иероним. «Толкование на пророка Осию» II. praef. 189—195 (CCSL. LXXVI, p. 55)
Однако я предпочитал бы, чтобы со мною было то, что, по словам Тита Ливия, было с Катоном, славе которого никто не содействовал через похвалы и не вредил через порицания, хотя то и другое делали люди, наделённые великими талантами. Он указывает именно на М. Цицерона и Г. Цезаря, из которых один письменно восхвалял, а другой порицал вышеназванного мужа (пер. Киевской духовной академии).
Во введении ко второй книге своих комментариев на пророка Осию Иероним подробно останавливается на критике, которой подвергаются он сам и его работа и которая в подобном проекте была неизбежна. В связи с этим он обращается к своему заказчику Паммухию с просьбой о помощи и в лице этого почтенного человека надеется найти покровителя и защитника от несправедливых нападок. Далее следует процитированный пассаж.
В нём Иероним выражает пожелание, которое кажется ему несбыточным: благодаря своим достижениям возвыситься над похвалой и упрёками современников и обрести признание будущих поколений. В качестве иллюстрации этой мысли он приводит пример Катона, встреченный в сочинении Ливия88.
Вайссенборн и Мюллер приводят этот пассаж в
В любом случае примечателен способ, с помощью которого Ливий, с.68 видимо, выразил своё высокое мнение о Катоне. Он явно уклоняется от личной оценки. Вместо этого читатель обнаруживает констатацию, которая, так сказать, объективно резюмирует значимость Катона. Из особого характера его славы, обладающей прямо-таки абсолютной ценностью90, читатель может и должен самостоятельно сделать вывод о личности её носителя. И если в последующем уступительном придаточном предложении обобщающая неопределённость слова quispiam дополняется и одновременно также уточняется посредством указания на известный спор Цицерона и Цезаря, то субъекты хиазма остаются неназванными. Антономасия summis praediti… ingeniis[21] выглядит как подчёркнуто равное проявление вежливости в отношении обоих противников, где вопрос о моральной обоснованности поступков каждого из них тщательно выносится за скобки.
Конечно, ошибочно было бы видеть в этой осторожности и околичностях стремление Ливия замаскировать или даже скрыть факты. Против этого говорит то, что в своём историческом труде он должен был отвести Катону чрезвычайно важную роль91. Напротив, здесь скорее проявляются усилия «помпеянца»92, несмотря на внутреннее сочувствие делу Катона, не оскорбить своими взглядами чувства своего друга и покровителя — императора, который одновременно являлся наследником Цезаря93.
Иероним счёл, что возникшая таким образом неясность требует уточнения, и поэтому привёл в пояснения такового имена, а также точные сведения.
Когда он характеризует сочинение Цезаря как «порицания» (vituperationes), то пользуется тем же словом, что и Цицерон94.
ПРИМЕЧАНИЯ
