«Антикатон» Цезаря. Исследование свидетельств и фрагментов

с.69

II. Фраг­мен­ты

1. Пли­ний Стар­ший. «Есте­ствен­ная исто­рия». VII. 117

Изме­не­ния тек­ста, пред­ло­жен­ные Х. Фух­сом⁹⁵ без подроб­но­го обос­но­ва­ния, пред­став­ля­ют­ся излиш­ни­ми, посколь­ку дошед­шее до нас выра­же­ние под­да­ёт­ся вполне удо­вле­тво­ри­тель­но­му пони­ма­нию.

Выра­зи­тель­ная похва­ла в адрес Цице­ро­на обра­зу­ет у Пли­ния куль­ми­на­цию, завер­шаю­щую пере­чень выдаю­щих­ся пред­ста­ви­те­лей рим­ской куль­ту­ры. Вопрос о том, какая часть этой фра­зы явля­ет­ся цита­той из Цеза­ря, вызы­ва­ет спо­ры.

Дрекслер⁹⁶ счи­та­ет тако­вой толь­ко сло­ва fa­cun­diae La­tia­rum­que lit­te­ra­rum pa­rens^[1] и вооб­ще сомне­ва­ет­ся, что они вос­хо­дят к «Анти­ка­то­ну».

Хенд­рик­сон⁹⁷ счи­та­ет фраг­мен­том толь­ко те сло­ва, кото­рые сле­ду­ют за встав­кой ut… scrip­sit; он отно­сит их к трак­та­ту Цеза­ря «Об ана­ло­гии».

Нако­нец, Клотц в сво­ём изда­нии (C. Iuli­us Cae­sar com­men­ta­rii. Vol. 3 / Ed. A. Klotz. Leip­zig, 1927. S. 188, fr. 4) выде­ля­ет кур­си­вом весь пас­саж Пли­ния, то есть остав­ля­ет откры­тым вопрос о том, пред­по­ла­га­ет ли он здесь дослов­ную цита­ту из Цеза­ря и если да, то где имен­но.

с.70 Титул «дик­та­тор», кото­рым Пли­ний име­ну­ет Цеза­ря, не даёт ника­ких решаю­щих аргу­мен­тов для про­яс­не­ния вопро­са о при­над­леж­но­сти цита­ты. Цезарь был впер­вые про­воз­гла­шён дик­та­то­ром в 49 г. до н. э., вто­рич­но — в 47 г. до н. э. и в тре­тий раз, на десять лет, — в 46 г. до н. э., одна­ко неяс­но, ука­зы­ва­ет ли при­ведён­ный Пли­ни­ем титул на вре­мя заня­тия долж­но­сти⁹⁸. Поэто­му обо­зна­че­ние Цеза­ря как дик­та­то­ра само по себе не исклю­ча­ет воз­мож­но­сти того, что цита­та про­ис­хо­дит из сочи­не­ния «Об ана­ло­гии», кото­рое Цезарь напи­сал в 54 или 52 г. до н. э.⁹⁹ Едва ли под­лин­ную дока­за­тель­ную силу мож­но при­знать и за допол­не­ни­ем hos­tis quon­dam tuus^[2]. Конеч­но, эти сло­ва напо­ми­на­ют о мно­го­лет­нем про­ти­во­сто­я­нии Цице­ро­на и Цеза­ря, пред­ше­ст­во­вав­шем их спо­ру об обра­зе Като­на, кото­рое с.71 завер­ши­лось, хотя бы внешне, лишь после Фар­са­ла¹⁰⁰, одна­ко не обя­за­тель­но ука­зы­ва­ют на вре­мен­ные рам­ки напи­са­ния сочи­не­ния, кото­рое здесь под­ра­зу­ме­ва­ет­ся. Пли­ний точ­но так же мог иметь в виду «исто­ри­че­ские отно­ше­ния обо­их дея­те­лей как тако­вые и сами по себе»¹⁰¹.

Тем не менее, бро­са­ет­ся в гла­за акцент на враж­деб­но­сти: он не явля­ет­ся немо­ти­ви­ро­ван­ным даже вне свя­зи с «Анти­ка­то­ном», одна­ко обре­та­ет осо­бый смысл лишь с учё­том это­го сочи­не­ния. Ибо в этом слу­чае он содер­жит намёк на про­ти­во­по­лож­ные пози­ции, заня­тые Цице­ро­ном и Цеза­рем отно­си­тель­но Като­на. Тогда эта фор­му­ли­ров­ка может ука­зы­вать на пара­докс, состо­я­щий в том, что такая похва­ла в адрес Цице­ро­на содер­жит­ся в сочи­не­нии, где её не сто­и­ло бы было ожи­дать. Толь­ко так про­ци­ти­ро­ван­ные сло­ва Цеза­ря обре­та­ют под­лин­ный вес.

На осно­ва­нии такой гипо­те­зы, конеч­но, нель­зя уве­рен­но опре­де­лить источ­ник цита­ты. Чтобы пой­ти даль­ше, необ­хо­ди­мо преж­де все­го попы­тать­ся очер­тить гра­ни­цы выска­зы­ва­ния, вос­хо­дя­ще­го, соглас­но Пли­нию, к Цеза­рю, чтобы иметь воз­мож­ность оце­нить его смысл.

Хенд­рик­сон и Дрекслер счи­та­ли, что весь этот пас­саж Пли­ния по исполь­зо­ван­ным выра­же­ни­ям и смыс­лу в извест­ной мере созву­чен гла­вам 253—256 «Бру­та», завер­шён­но­го Цице­ро­ном в нача­ле 46 г. до н. э., где про­ци­ти­ро­ва­на ана­ло­гич­ная похва­ла из сочи­не­ния Цеза­ря «Об ана­ло­гии». С этим сле­ду­ет согла­сить­ся. Одна­ко если сде­лать из это­го наблюде­ния вывод, что Пли­ний лишь вос­про­из­вёл бли­ста­тель­ные ком­пли­мен­ты Цеза­ря из его сочи­не­ния «Об ана­ло­гии», то он вовсе не кажет­ся бес­спор­ным. В спра­вед­ли­во­сти дан­но­го выво­да при­хо­дит­ся усо­мнить­ся, сто­ит толь­ко побли­же рас­смот­реть эти созву­чия. А имен­но, обна­ру­жи­ва­ет­ся, что хотя меж­ду fa­cun­diae La­tia­rum­que lit­te­ra­rum pa­rens^[3] и дослов­но про­ци­ти­ро­ван­ным пас­са­жем из «Об ана­ло­гии» cui­us te pae­ne prin­ci­pem co­piae at­que in­ven­to­rem^[4] (Brut. 253), конеч­но, име­ет­ся смыс­ло­вое сход­ство, одна­ко в осталь­ном оно не так вели­ко, как счи­та­ет Дрекслер, поэто­му отсюда нель­зя сде­лать вывод о том, что сло­ва Пли­ния вос­хо­дят к тому же источ­ни­ку. Сто­ит доба­вить, что вооб­ще всё напи­сан­ное в пер­вой части пас­са­жа Пли­ния, то есть до ско­бок, точ­но так же или, по край­ней мере, ана­ло­гич­ным обра­зом, мож­но воз­ве­сти к раз­ным выска­зы­ва­ни­ям само­го Цице­ро­на:¹⁰²

с.72 О pri­mus om­nium pa­rens pat­riae ap­pel­la­te^[5] ср. Pis. 6; Phil. II. 12, 19; Sest. 120f.; Att. IX. 10. 3.

О pri­mus in to­ga tri­um­phum… me­ri­te^[6] ср. Cat. II. 28; III. 15; III. 23; IV. 5; Har. Resp. 49; Pis. 6; Phil. II. 13; XIV. 24.

О lin­guae­que lau­ream me­ri­te^[7] ср. Brut. 322; De Or. I. 79, 95.

О fa­cun­diae La­tia­rum­que lit­te­ra­rum pa­rens^[8]103 ср. De Or. I. 79; III. 52, 73, 80, 120, 143, 189; Part. Or. 79; Div. II. 1; Acad. I. 3; Fam. XV. 4. 16; Tusc. I. 5 f.; Inv. I. 1 ff.

Это пере­чис­ле­ние парал­лель­ных мест из соб­ст­вен­ных работ Цице­ро­на доста­точ­но опре­де­лён­но пока­зы­ва­ет, что почёт­ные титу­лы, при­суж­дён­ные ему Пли­ни­ем, пред­став­ля­ют собой не что иное как выде­ле­ние наи­бо­лее важ­ных черт того обра­за, кото­рый сам Цице­рон создал себе и сво­им дея­ни­ям. Для это­го Пли­нию не тре­бо­ва­лось при­бе­гать к посто­рон­ним источ­ни­кам, будь то «Об ана­ло­гии» или «Анти­ка­тон» Цеза­ря.

Совсем ина­че обсто­ит дело с заклю­чи­тель­ным и, несо­мнен­но, самым важ­ным вос­хва­ле­ни­ем Цице­ро­на, кото­рое сле­ду­ет непо­сред­ст­вен­но за ука­зы­ваю­щим на авто­ра при­ме­ча­ни­ем ut… scrip­sit^[9]. Хотя, как спра­вед­ли­во отме­ча­ют Хенд­рик­сон и Дрекслер, оно пере­кли­ка­ет­ся с выска­зы­ва­ни­ем в «Бру­те» Цице­ро­на (255 ff.), одна­ко в пас­са­же Пли­ния дан­ная мысль настоль­ко рас­ши­ре­на и утри­ро­ва­на, что это нель­зя истол­ко­вать как моди­фи­ка­цию, сде­лан­ную Пли­ни­ем в ходе заим­ст­во­ва­ния. Более веро­ят­но, что здесь перед нами дей­ст­ви­тель­но мысль Цеза­ря.

Цице­рон при­пи­сы­ва­ет Бру­ту сле­дую­щие сло­ва: har­te autem glo­riam tes­ti­mo­nium­que Cae­sa­ris tuae [sc. Ci­ce­ro­nis] qui­dem suppli­ca­tio­ni non, sed tri­um­phis mul­to­rum an­te­po­no^[10]. Это выска­зы­ва­ние, явно отче­ка­нен­ное Цице­ро­ном по образ­цу похва­лы Цеза­ря в трак­та­те «Об ана­ло­гии», види­мо, пре­вра­ще­но у Пли­ния в фун­да­мен­таль­ное и уни­вер­саль­ное, и «три­ум­фы мно­гих» (tri­um­phi mul­to­rum), слу­жа­щие образ­цом для срав­не­ния, здесь воз­веде­ны в абсо­лют: «все три­ум­фы» (tri­um­phi om­nium). Кро­ме того, в «Бру­те» за этим сле­ду­ет пояс­не­ние, кото­рое явно пред­на­зна­че­но для того, чтобы удер­жать бахваль­ство в тер­пи­мых пре­де­лах; ибо в нём ого­ва­ри­ва­ет­ся, что речь идёт толь­ко о таких три­ум­фах, лег­ко­до­ступ­ность кото­рых с.73 вошла в пого­вор­ку¹⁰⁴: Plus enim cer­te ad­tu­lit huic po­pu­lo dig­ni­ta­tis… qui non in­lustra­vit mo­do, sed etiam ge­nuit in hac ur­be di­cen­di co­piam, quam il­li, qui Li­gu­rum cas­tel­la ex­pug­na­ve­runt; ex qui­bus mul­ti sunt, ut sci­tis, tri­um­phi^[11]105. Так­же и эта мысль выска­за­на у Пли­ния в обоб­щён­ной и тем самым гипер­тро­фи­ро­ван­ной для рим­ско­го мыш­ле­ния фор­ме, когда вме­сто заво­е­ва­ния лигу­рий­ской кре­по­сти гово­рит­ся о рас­ши­ре­нии гос­под­ства как тако­вом, то есть о вопло­ще­нии выс­ше­го иде­а­ла рим­ской циви­ли­за­ции, и это дости­же­ние, в про­ти­во­по­лож­ность обще­при­ня­той систе­ме цен­но­стей¹⁰⁶, ста­вит­ся ниже, чем рас­ши­ре­ние духов­ных гори­зон­тов.

Может ли подоб­ное пред­став­ле­ние вос­хо­дить к Цеза­рю, заво­е­ва­те­лю Гал­лии? Дрекслер это отри­ца­ет на том в прин­ци­пе спра­вед­ли­вом осно­ва­нии, что невоз­мож­но пове­рить, «что само­му Цеза­рю дости­же­ния Цице­ро­на в обла­сти рим­ской лите­ра­ту­ры каза­лись пре­вос­хо­дя­щи­ми “лав­ры всех три­ум­фов” (om­nium tri­um­pho­rum lau­rea), или даже что в сво­ей бла­го­склон­но­сти (be­ne­vo­len­tia) к Цице­ро­ну он зашёл так дале­ко, чтобы выне­сти подоб­ную оцен­ку».

Даль­ман¹⁰⁷ отри­ца­ет про­ис­хож­де­ние это­го пас­са­жа из трак­та­та «Об ана­ло­гии»: «Если бы столь высо­кая оцен­ка его заслуг содер­жа­лась в трак­та­те “Об ана­ло­гии”, то Цице­рон, конеч­но, не умол­чал бы о ней».

Толь­ко Хенд­рик­сон пре­не­бре­га­ет подоб­ны­ми сомне­ни­я­ми и счи­та­ет, как уже гово­ри­лось, при­ведён­ные Пли­ни­ем сло­ва цита­той из трак­та­та «Об ана­ло­гии», а сла­бое сход­ство с пас­са­жем Brut. 255 объ­яс­ня­ет сле­дую­щим обра­зом (с. 119): «Ci­ce­ro pru­nes down the compli­ment of Cae­sar to a form to­le­rab­le for ur­ba­ne ack­nowled­ge­ment»^[12]. Одна­ко с этим труд­но согла­сить­ся. Ибо, конеч­но, не в обы­чае Цице­ро­на было скром­но откло­нять чужие ком­пли­мен­ты; и тем более он не посту­пил бы так с похва­лой, исхо­дя­щей от Цеза­ря. Суще­ст­вен­но веро­ят­нее, что Цице­рон в этом пас­са­же «Бру­та», как и в дру­гих местах, поста­рал­ся — и это будет пока­за­но ниже — при­ем­ле­мым обра­зом интер­пре­ти­ро­вать своё само­вос­хва­ле­ние, кото­рое, види­мо, вызы­ва­ло мно­го насме­шек и кри­ти­ки.

Пред­ва­ри­тель­но мож­но зафик­си­ро­вать сле­дую­щее: сло­ва Цеза­ря едва ли мож­но рас­смат­ри­вать как про­стое отра­же­ние выска­зан­ной в дру­гих местах само­оцен­ки Цице­ро­на. Напро­тив, с.74 к нему могут вос­хо­дить те сло­ва, кото­рые содер­жат чуть ли не пора­зи­тель­ное пре­уве­ли­че­ние мыс­ли Цице­ро­на и кото­рые, по про­сто­душ­но­му убеж­де­нию Пли­ния, по этой при­чине осо­бен­но хоро­шо подо­шли на роль завер­шаю­ще­го вен­ца его хва­леб­но­го гим­на.

Что каса­ет­ся вопро­са об отне­се­нии это­го пас­са­жа к тому или ино­му сочи­не­нию, то преж­де все­го сле­ду­ет ска­зать, что сре­ди цитат из трак­та­та «Об ана­ло­гии», при­ведён­ных в «Бру­те», имен­но эта мысль, выра­жен­ная таки­ми сло­ва­ми, отсут­ст­ву­ет. Там, где она встре­ча­ет­ся, хотя и в очень смяг­чён­ной фор­ме, она пред­став­ле­на в оце­ноч­ном ком­мен­та­рии Бру­та отно­си­тель­но Цице­ро­на, а имен­но в его суж­де­нии о похва­ле, выска­зан­ной Цеза­рем в трак­та­те «Об ана­ло­гии» и про­ци­ти­ро­ван­ной непо­сред­ст­вен­но перед этим. Но если лежа­щее в осно­ве это­го суж­де­ния пред­став­ле­ние о пре­вос­ход­стве интел­лек­ту­аль­ной сла­вы над воен­ной уже при­сут­ст­во­ва­ло в трак­та­те «Об ана­ло­гии», раз­ве не сле­до­ва­ло бы ожи­дать, что Брут как-то ука­жет на эту вза­и­мо­связь, тем более, что во всём пас­са­же речь идёт о дан­ном трак­та­те? Раз­ве мыс­ли­мо вооб­ще в дан­ном кон­тек­сте, чтобы Цице­рон поз­во­лил себе дать оце­ноч­ный ком­мен­та­рий к ком­пли­мен­ту Цеза­ря, не пояс­нив одно­вре­мен­но, что сам этот ком­мен­та­рий тоже вос­хо­дит к Цеза­рю?

С дру­гой сто­ро­ны сле­ду­ет под­черк­нуть, что при­ведён­ное у Пли­ния выска­зы­ва­ние, нача­ло кото­ро­го при­пи­сы­ва­ет­ся Цеза­рю лишь пред­по­ло­жи­тель­но, очень хоро­шо впи­сы­ва­ет­ся в сочи­не­ние, автор кото­ро­го хоть и ста­рал­ся раз­ру­шить иде­а­ли­зи­ро­ван­ный образ Като­на, но не желал пря­мо оскор­бить созда­те­ля это­го обра­за. Ибо свое­об­ра­зие идеи, выра­жен­ной дан­ным обра­зом, поз­во­ля­ло Цице­ро­ну и дру­гим вос­при­нять выска­зан­ную здесь похва­лу исклю­чи­тель­но поверх­ност­но, как почёт­ное при­зна­ние. Не вся­ко­му было понят­но, что она испол­не­на скры­той иро­нии, а тот, кто спо­со­бен был её рас­по­знать, волен был её не услы­шать¹⁰⁸.

Понять, что здесь под­ра­зу­ме­ва­лось, неслож­но — доста­точ­но взгля­нуть на зна­ме­ни­тую стро­ку из поэ­мы Цице­ро­на «О сво­ём кон­суль­стве» (fr. 16 Mo­rel), кото­рая в пер­во­на­чаль­ной редак­ции, види­мо, зву­ча­ла так: Ce­dant ar­ma to­gae, con­ce­dat lau­rea с.75 lau­di^[13]109. Рез­ко кри­ти­че­ский отклик на это более чем пре­тен­ци­оз­ное само­вос­хва­ле­ние¹¹⁰ явно побудил Цице­ро­на впо­след­ст­вии при­ни­зить его как некое недо­ра­зу­ме­ние. Соот­вет­ст­ву­ю­щие попыт­ки оправ­дать­ся встре­ча­ют­ся в пас­са­жах Pis. 72 ff.; Phil. II. 20; Off. I. 77 и, види­мо, в рас­смат­ри­вае­мом пас­са­же Brut. 255 ff. Ибо здесь явно вид­на попыт­ка Цице­ро­на, при­вле­кая авто­ри­тет Цеза­ря (чей ком­пли­мент искус­но раз­ме­щён в нача­ле дис­кус­сии), осла­бить хва­леб­ное утвер­жде­ние из поэ­мы о кон­суль­стве до мас­шта­бов, при­ем­ле­мых для рим­ско­го вос­при­я­тия. И, воз­мож­но, как раз эти уси­лия Цезарь в каком-то смыс­ле подо­рвал, когда все­го год спу­стя в «Анти­ка­тоне» утри­ро­вал апо­ло­ге­ти­ку Цице­ро­на под видом высо­чай­шей похва­лы и обер­нул её так, чтобы пред­ста­вить чита­те­лям новую и ещё более воз­му­ти­тель­ную вер­сию поэ­мы. Воз­мож­но, это побуди­ло Цице­ро­на после смер­ти Цеза­ря, а имен­но, в Off. I. 77, ещё раз пря­мо и подроб­но высту­пить про­тив кри­ти­ки этих спор­ных слов.

Кро­ме того, всё это было осо­бен­но пикант­но пото­му, что в 45 г. до н. э., конеч­но, весь мир ещё очень хоро­шо пом­нил, как усерд­но Цице­рон в своё вре­мя доби­вал­ся воен­но­го три­ум­фа за свои сомни­тель­ные дости­же­ния в деле поко­ре­ния кили­кий­ских гор­ных пле­мён¹¹¹. Одна­ко в желан­ном три­ум­фе ему было отка­за­но не в послед­нюю оче­редь из-за про­ти­во­дей­ст­вия Като­на, кото­ро­му он теперь посвя­тил хва­леб­ное сочи­не­ние. Если имен­но в воз­ра­же­нии на это сочи­не­ние пре­вос­ход­ство духов­ных дости­же­ний над все­ми воен­ны­ми победа­ми под­чёр­ки­ва­ет­ся как пред­мет осо­бой сла­вы Цице­ро­на, то едва ли мож­но пове­рить, что эта похва­ла из уст вели­чай­ше­го рим­ско­го пол­ко­во­д­ца мог­ла быть заду­ма­на как невин­ное и с.76 искрен­нее уте­ше­ние. Ско­рее всё это выглядит так, слов­но поклон Цеза­ря, каза­лось бы, столь учти­вый, сопро­вож­дал­ся ковар­ной усмеш­кой.

С учё­том тако­го глу­бо­ко­го тол­ко­ва­ния про­ци­ти­ро­ван­ные Пли­ни­ем сло­ва вста­ют в один ряд с дру­ги­ми ком­пли­мен­та­ми Цеза­ря в адрес Цице­ро­на, кото­рые бес­спор­но содер­жа­лись в «Анти­ка­тоне» и были не менее дву­смыс­лен­ны¹¹².

Таким обра­зом, неко­то­рые аргу­мен­ты гово­рят про­тив про­ис­хож­де­ния это­го фраг­мен­та из трак­та­та Цеза­ря «Об ана­ло­гии», а неко­то­рые — в поль­зу его при­над­леж­но­сти к «Анти­ка­то­ну», поэто­му боль­ше нет осно­ва­ний сомне­вать­ся в спра­вед­ли­во­сти вто­рой гипо­те­зы¹¹³.

2. Плу­тарх. «Цезарь». 3. 4

Визит Цеза­ря на обрат­ном пути из Малой Азии к про­жи­вав­ше­му на Родо­се учи­те­лю крас­но­ре­чия Апол­ло­нию Моло­ну стал для Плу­тар­ха пово­дом крат­ко ука­зать на выдаю­щи­е­ся ора­тор­ские спо­соб­но­сти Цеза­ря: после Цице­ро­на он бес­спор­но зани­мал в этой сфе­ре вто­рое место. Более того, он мог бы занять и пер­вое место, если бы толь­ко в необ­хо­ди­мой мере раз­ви­вал свои даро­ва­ния. Одна­ко он пред­по­чёл, опи­ра­ясь на силу ору­жия, доби­вать­ся дру­гой цели, а имен­но, пер­вен­ства в государ­стве. Чтобы под­твер­дить это мне­ние, Плу­тарх далее отсы­ла­ет чита­те­лей к выска­зы­ва­нию само­го Цеза­ря в «Анти­ка­тоне».

Афце­ли­ус¹¹⁴ пред­по­ло­жил, что здесь, как и в осталь­ных ком­пли­мен­тах в адрес Цице­ро­на, Цезарь стре­мил­ся создать впе­чат­ле­ние, «что похва­ла (lau­da­tio), напи­сан­ная Цице­ро­ном, — это про­из­веде­ние искус­ства, вос­хва­ле­ние ста­рин­но­го рим­ско­го духа, и что Катон послу­жил с.77 все­го лишь моде­лью для пока­за сия­ю­щих оде­я­ний». В этом выска­зы­ва­нии недо­оце­ни­ва­ет­ся идео­ло­ги­че­ское и поли­ти­че­ское зна­че­ние спо­ра о Катоне; не учи­ты­ва­ет­ся и осо­знан­ность, с кото­рой обе сто­ро­ны вели эту дис­кус­сию как спор о прин­ци­пах. Ведь Цезарь имен­но и дол­жен был дока­зы­вать, что Като­на нико­им обра­зом нель­зя рас­смат­ри­вать как носи­те­ля ста­ро­рим­ской доб­ро­де­те­ли (vir­tus). Кро­ме того, эта тема­ти­ка име­ла слиш­ком зло­бо­днев­ную поли­ти­че­скую акту­аль­ность, чтобы Цезарь мог пре­да­вать­ся иллю­зии, буд­то мож­но выдать сочи­не­ние Цице­ро­на за «искус­ство ради искус­ства», а создан­ный им образ Като­на объ­явить все­го лишь моде­лью.

В оши­боч­ном направ­ле­нии ведёт и оцен­ка Перрот­ты¹¹⁵, кото­рый, впро­чем, спра­вед­ли­во назы­ва­ет пере­дан­ное Плу­тар­хом выска­зы­ва­ние Цеза­ря как «un compli­men­to un po’iro­ni­co»^[15] (с. 8), одна­ко далее пишет, что Цезарь таким обра­зом желал выра­зить свою доса­ду из-за рито­ри­че­ской сме­ло­сти про­фес­сио­наль­ных ора­то­ров, к чис­лу кото­рых при­над­ле­жал Цице­рон; он про­ти­во­по­ста­вил их стиль и стиль исто­ри­ков соб­ст­вен­но­му — сти­лю сол­да­та. Таким обра­зом, про­бле­ма сво­дит­ся к лите­ра­тур­но-вку­со­вой; поли­ти­че­ский фон вновь оста­ёт­ся без вни­ма­ния.

Дрекслер¹¹⁶ пола­га­ет, что намёк на нали­чие у Цице­ро­на доста­точ­но­го коли­че­ства сво­бод­но­го вре­ме­ни для ора­тор­ской дея­тель­но­сти пред­став­ля­ет собой — на фоне его горь­ких сето­ва­ний на недоб­ро­воль­ный досуг (oti­um) в Off. I. 1—3 — про­сто едкую насмеш­ку Цеза­ря; но Цель¹¹⁷ убеди­тель­но дока­зал, что Дрекслер так­же упус­ка­ет из виду наме­ре­ние Цеза­ря, и при этом так­же про­ло­жил путь к более глу­бо­ко­му и одно­вре­мен­но более вер­но­му пони­ма­нию это­го пас­са­жа.

А имен­но, Цель обра­тил вни­ма­ние на два пред­ло­же­ния из мемо­ран­ду­ма Сал­лю­стия о государ­стве, где утвер­жда­ет­ся (Epist. II. 9. 3): uni­us ta­men M. Ca­to­nis in­ge­nium ver­su­tum, lo­quax, cal­li­dum haud con­tem­no. pa­ran­tur haec dis­cip­li­na Grae­co­rum. sed vir­tus, vi­gi­lan­tia, la­bor apud Grae­cos nul­la sunt^[16]. Каче­ства, при­пи­сан­ные здесь Като­ну, сами по себе вовсе не уни­жа­ют их обла­да­те­ля. Одна­ко они «сомни­тель­ны ввиду двух обсто­я­тельств…: из-за их гре­че­ско­го про­ис­хож­де­ния и из-за того, что их не допол­ня­ют доб­лесть (vir­tus), бди­тель­ность (vi­gi­lan­tia), трудо­лю­бие (la­bor); вслед­ст­вие это­го их обла­да­те­лю тоже недо­ста­ёт рим­ской при­зем­лён­но­сти»¹¹⁸.

Одна­ко Цезарь гово­рит о Цице­роне тоже самое, что и Сал­лю­стий о Катоне, — лишь более ино­ска­за­тель­но и с.78 менее пря­мо, и Цель ком­мен­ти­ру­ет его сло­ва так: «Сход­ство ука­зан­но­го суж­де­ния Сал­лю­стия о Катоне и суж­де­ния Цеза­ря о Цице­роне пока­зы­ва­ет, во-пер­вых, что в то вре­мя Сал­лю­стий нахо­дил­ся в согла­сии с Цеза­рем, и во-вто­рых, что Цезарь пытал­ся выстро­ить обо­их сво­их про­тив­ни­ков в еди­ный фронт, отка­зы­вая им обо­им в истин­ном рим­ском духе (Ro­ma­ni­tas), в спо­соб­но­сти дей­ст­во­вать непо­сред­ст­вен­но и без разду­мий».

К это­му едва ли мож­но что-то доба­вить. Оста­ёт­ся лишь отве­тить на вопрос, чего, соб­ст­вен­но, доби­вал­ся Цезарь таким спо­со­бом. Эффект, кото­ро­го он ожи­дал, види­мо, дол­жен был состо­ять в том, чтобы создать в читаю­щей пуб­ли­ки впе­чат­ле­ние, что «нена­сто­я­щий рим­ля­нин» (vir non ve­re Ro­ma­nus) в лице Цице­ро­на пишет о чело­ве­ке того же типа. Сто­и­ло в извест­ной мере дис­креди­ти­ро­вать авто­ра и его сюжет, — и сочи­не­ние, в кото­ром Цице­рон иден­ти­фи­ци­ро­вал себя с пози­ци­ей Като­на, сра­зу же пере­ста­ва­ло вос­при­ни­мать­ся, так ска­зать, как обще­обя­за­тель­ный завет. Нако­нец, сле­до­ва­ло вну­шить обще­ст­вен­но­сти, что под­лин­ный рим­ля­нин, сооб­раз­но сво­е­му про­ис­хож­де­нию и склон­но­стям, мог бы при­дать трак­та­ту и его содер­жа­нию лишь огра­ни­чен­ную выра­зи­тель­ность. Таким обра­зом, уси­лия Цеза­ря были диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ны цели Цице­ро­на. Если бы Цезарь добил­ся желае­мо­го успе­ха, то «Катон» утра­тил бы серь­ёз­ность сво­ей зада­чи, а вме­сте с ней и поли­ти­че­скую взры­во­опас­ность, столь вред­ную для авто­ри­те­та дик­та­то­ра.

Мож­но ли теперь пове­рить, что Цице­рон, кото­рый все­гда жаж­дал най­ти при­зна­ние не толь­ко как учё­ный (ho­mo lit­te­ra­tus)¹¹⁹, но в первую оче­редь как поли­тик и даже пол­ко­во­дец, сло­вом, как чело­век дей­ст­вия, при­нял эту сомни­тель­ную похва­лу из уст Цеза­ря без вся­ких подо­зре­ний? Нет, он дол­жен был почув­ст­во­вать була­воч­ный укол. Одна­ко важ­но, что этот укол был нане­сён так неза­мет­но, чтобы у ране­но­го оста­ва­лась воз­мож­ность не пода­вать виду и сохра­нить лицо в обще­стве. При суще­ст­ву­ю­щем поло­же­нии дел это было к луч­ше­му не толь­ко для Цице­ро­на, но и для Цеза­ря, кото­рый не мог быть заин­те­ре­со­ван в серь­ёз­ной кон­фрон­та­ции. Поэто­му он заку­ты­ва­ет свою иро­нию в оде­я­ния «снис­ка­ния рас­по­ло­же­ния» (cap­ta­tio be­ne­vo­len­tiae) и зара­нее изви­ня­ет­ся за недо­ста­ток ора­тор­ско­го мастер­ства. Такую же скром­ность он демон­стри­ру­ет и как исто­рик, назы­вая свои кни­ги не «исто­ри­ей» (his­to­riae), а «ком­мен­та­ри­я­ми» (com­men­ta­rii)¹²⁰. с.79 С дру­гой сто­ро­ны, тер­мин δει­νό­της бес­спор­но может содер­жать выс­шую похва­лу адре­са­та¹²¹. В этом отно­ше­нии выска­зан­ное здесь одоб­ре­ние сопри­ка­са­ет­ся с тем, что Цице­рон сооб­ща­ет в дру­гом месте¹²² о выска­зан­ной Цеза­рем оцен­ке «Като­на».

Прось­ба Цеза­ря, о кото­рой мы чита­ем у Плу­тар­ха, поверх­ност­но может быть вос­при­ня­та все­го лишь как общее место — под­чёр­ки­ва­ние про­ти­во­по­лож­но­сти меж­ду нераз­ви­ты­ми лите­ра­тур­ны­ми спо­соб­но­стя­ми воен­но­го и пре­вос­ход­ством ора­то­ра или исто­ри­ка¹²³. Этот ком­пли­мент ста­но­вит­ся сомни­тель­ным, толь­ко если учи­ты­вать, кто его выска­зал и кому он адре­со­ван. Ибо Цезарь, несо­мнен­но, был не толь­ко воен­ным, а Цице­рон желал — что было вполне оче­вид­но — быть не толь­ко талант­ли­вым ора­то­ром.

Такой лич­ност­ный и ситу­а­тив­ный кон­текст при­да­ёт ком­пли­мен­ту дву­смыс­лен­ность, кото­рая ста­вит его в один ряд с похва­лой, выска­зан­ной во фр. 1. Как там Цице­рон вос­хва­ля­ет­ся за рас­ши­ре­ние рим­ско­го духа (in­ge­nium ro­ma­num) таким обра­зом, что за внеш­ним бук­валь­ным смыс­лом слов про­смат­ри­ва­ет­ся узна­вае­мая кари­ка­ту­ра на него, так и здесь поверх­ност­ное про­ти­во­по­став­ле­ние быст­ро пре­вра­ща­ет­ся в свою про­ти­во­по­лож­ность, сто­ит лишь вслу­шать­ся повни­ма­тель­нее: пре­даю­щий­ся досу­гу (oti­um) ора­тор может иметь пре­вос­ход­ство в силе сло­ва, одна­ко не удо­вле­тво­ря­ет иде­а­лу под­лин­но­го рим­ско­го харак­те­ра, кото­рый вопло­ща­ет чело­век дела.

3. Плу­тарх. «Цице­рон». 39. 5—6

Ввод­ное ука­за­ние на вре­мя отно­сит­ся к бла­го­род­но­му обра­ще­нию Цеза­ря с Цице­ро­ном после бит­вы при Фар­са­ле. Осо­бен­но ярким при­ме­ром неиз­мен­ной любез­но­сти Цеза­ря к Цице­ро­ну после этих собы­тий Плу­тарх счи­та­ет то обсто­я­тель­ство, что в сочи­не­нии, кото­рое пред­став­ля­ло собой ответ на непря­мую ата­ку Цице­ро­на, дик­та­тор осы­пал его ком­пли­мен­та­ми.

От Плу­тар­ха, види­мо, ускольз­ну­ло, что столь лест­ное на пер­вый взгляд срав­не­ние мож­но рас­смот­реть и с иной точ­ки зре­ния, кото­рая будет для Цице­ро­на дале­ко не лест­ной, так что и эти сло­ва выглядят столь же дву­смыс­лен­но, как и ком­пли­мен­ты во фраг­мен­тах 1 и 2.

Пер­вым обра­тил вни­ма­ние на скры­тый смысл дан­но­го срав­не­ния Дрекслер¹²⁴, кото­рый опи­сал его свое­об­ра­зие сле­дую­щим обра­зом: «Когда Цезарь… срав­ни­ва­ет крас­но­ре­чие (λό­γος) и жизнь (βίος) Цице­ро­на с Пери­к­лом и Фера­ме­ном, под этим есте­ствен­но пони­мать крас­но­ре­чие Перик­ла и жизнь Фера­ме­на. Одна­ко послед­ний имел про­зви­ще κό­θορ­νος^[17]» Дей­ст­ви­тель­но, хотя в грам­ма­ти­че­ском смыс­ле оба поня­тия, λό­γος и βίος, мож­но свя­зать и с Пери­к­лом, и с Фера­ме­ном, одна­ко име­ю­щий­ся порядок пере­чис­ле­ния качеств и лич­ных имён авто­ма­ти­че­ски порож­да­ет в вос­при­я­тии чита­те­ля пар­ную груп­пи­ров­ку, ука­зан­ную Дрексле­ром. Впро­чем, в тек­сте исход­но­го источ­ни­ка эти вза­и­мо­свя­зи при извест­ных обсто­я­тель­ствах мог­ли ещё силь­нее бро­сать­ся в гла­за, чем в явно сокра­щён­ном изло­же­нии Плу­тар­ха.

Эти фор­маль­ные рас­суж­де­ния мож­но в ито­ге допол­нить и под­твер­дить, если обра­тить вни­ма­ние на содер­жа­тель­ные кри­те­рии срав­не­ния. Перикл в древ­но­сти, несо­мнен­но, счи­тал­ся зна­ме­ни­тым ора­то­ром¹²⁵. Срав­не­ние с ним опре­де­лён­но было боль­шой честью. Одна­ко это­го нель­зя столь одно­знач­но ска­зать о срав­не­нии с Фера­ме­ном. Хотя суще­ст­ву­ют ука­за­ния на его ора­тор­ские даро­ва­ния¹²⁶, одна­ко в них не содер­жит­ся под­чёрк­ну­той похва­лы. с.81 По-види­мо­му, крас­но­ре­чие не было его отли­чи­тель­ным талан­том, и тщет­но было бы искать в этой сфе­ре осно­ва­ние для срав­не­ния Фера­ме­на с Цице­ро­ном; во вся­ком слу­чае, это осно­ва­ние выгляде­ло бы столь малым и ничтож­ным, что даже при поверх­ност­ном рас­смот­ре­нии на долю рим­ля­ни­на выпа­да­ла бы не осо­бен­но высо­кая оцен­ка.

Напро­тив, Фера­мен был хоро­шо изве­стен сво­ей поли­ти­че­ской дея­тель­но­стью. Она так­же при­нес­ла ему про­зви­ще κό­θορ­νος¹²⁷. Под этим под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, образ­но выра­жа­ясь, дву­руш­ник, и из источ­ни­ков вполне понят­но, откуда взя­лось такое про­зви­ще: как веду­щий пред­ста­ви­тель оли­гар­хии и член Сове­та Четы­рёх­сот, в 410 г. до н. э. Фера­мен без сопро­тив­ле­ния поко­рил­ся рестав­ра­ции афин­ской демо­кра­тии, и Кри­тий даже упре­кал его в том, что фак­ти­че­ски он содей­ст­во­вал её вос­ста­нов­ле­нию¹²⁸. Поэто­му неуди­ви­тель­но, что его обви­ня­ли в бес­ха­рак­тер­но­сти, а в комеди­ях он слу­жил удоб­ной мише­нью для напа­док. Напро­тив, пози­тив­ная кар­ти­на поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти Фера­ме­на пред­став­ле­на толь­ко у Ари­сто­те­ля¹²⁹; одна­ко даже он вынуж­ден был при­знать, что мне­ния по это­му пово­ду рас­хо­дят­ся.

В послед­нее вре­мя дис­кус­сия о Фера­мене воз­об­но­ви­лась после пуб­ли­ка­ции Мер­кель­ба­хом и Юти¹³⁰ папи­ру­са. Одна­ко в дан­ном слу­чае для разъ­яс­не­ния обсто­я­тельств важ­на лишь оцен­ка антич­ных авто­ров, и в целом она ока­зы­ва­ет­ся настоль­ко нега­тив­ной, что нет ни малей­ших сомне­ний в том, что упо­ми­на­ние име­ни Фера­ме­на — в любом кон­тек­сте — в антич­но­сти все­гда долж­но было вызы­вать в мыс­лях этот двой­ст­вен­ный образ.

с.82 Хенд­рик­сон и Бер­тольд явно недо­оце­ни­ва­ют это обсто­я­тель­ство. Пер­вый ссы­ла­ет­ся на напи­сан­ное Цице­ро­ном в 55 г. до н. э. сочи­не­ние «Об ора­то­ре» (III. 59), где Красс назы­ва­ет Фера­ме­на наряду с Феми­сто­к­лом и Пери­к­лом сре­ди тех, qui… in re­pub­li­ca prop­ter an­ci­pi­tem… fa­cien­di di­cen­di­que sa­pien­tiam flo­re­rent^[18]131, и счи­та­ет, что Цезарь в «Анти­ка­тоне» наме­ка­ет имен­но на этот пас­саж, желая ука­зать, что Цице­ро­ну и в самом деле уда­лось вос­ста­но­вить то един­ство при­клад­ной фило­со­фии и крас­но­ре­чия, к кото­ро­му он сам при­зы­вал¹³².

Бер­тольд¹³³ тоже видит в выска­зы­ва­нии Цеза­ря «лите­ра­тур­ный ком­пли­мент, кото­рый свиде­тель­ст­ву­ет о тща­тель­ном наблюде­нии за цице­ро­нов­ски­ми рас­суж­де­ни­я­ми», и, чтобы под­кре­пить свою точ­ку зре­ния, обра­ща­ет вни­ма­ние на то, что «Фера­мен был излюб­лен­ной фигу­рой в позд­них трудах Цице­ро­на». Это, конеч­но, силь­ное пре­уве­ли­че­ние; ибо, поми­мо пас­са­жа из «Туску­лан­ских бесед» (I. 96) он лишь раз упо­ми­на­ет­ся в «Бру­те» (29). Кро­ме того, сле­ду­ет задать­ся вопро­сом, не появи­лось ли един­ст­вен­ное выра­же­ние сим­па­тии к Фера­ме­ну в «Туску­лан­ских беседах» имен­но под вли­я­ни­ем «Анти­ка­то­на». Воз­мож­но, таким спо­со­бом Цице­рон желал зад­ним чис­лом при­ту­пить направ­лен­ную про­тив него ядо­ви­тую ост­ро­ту, вклю­чаю­щую срав­не­ние с Фера­ме­ном.

Крайне мало­ве­ро­ят­но, что Цезарь не при­влёк для срав­не­ния Феми­сток­ла, так­же упо­мя­ну­то­го в трак­та­те «Об ора­то­ре», толь­ко пото­му, что с ним ассо­ции­ро­ва­лось поли­ти­че­ское уре­гу­ли­ро­ва­ние граж­дан­ской вой­ны, тогда как Цице­рон доби­вал­ся воен­но­го, «пери­к­лов­ско­го». Ибо это пред­по­ла­га­ет столь огром­ные чут­кость и такт со сто­ро­ны Цеза­ря, каких едва ли мож­но было ожи­дать и какие были бы совер­шен­но неумест­ны в тогдаш­ней ситу­а­ции.

Одна­ко с Хенд­рик­со­ном и Бер­толь­дом мож­но согла­сить­ся в том, что они в конеч­ном счё­те ука­зы­ва­ют на воз­мож­ность дать сло­вам Цеза­ря такое истол­ко­ва­ние, кото­рое вооб­ще поз­во­ли­ло Цице­ро­ну увидеть в них гром­кую похва­лу и при­нять её, не ком­про­ме­ти­руя себя неиз­беж­но. Но всё же в них содер­жит­ся скры­тый вто­рой смысл, кото­рый выявил Дрекслер. Когда поли­ти­ка и ора­то­ра Цице­ро­на срав­ни­ва­ли не толь­ко с Пери­к­лом, но и с такой лич­но­стью, как Фера­мен, при­чём — как мы виде­ли — пре­иму­ще­ст­вен­но с намё­ком на его жизнь (βίος), то, ввиду обще­из­вест­ной сомни­тель­ной репу­та­ции это­го послед­не­го с.83 совре­мен­ни­ки Цице­ро­на долж­ны были услы­шать явст­вен­ный дис­со­нанс, вкрав­ший­ся в бла­го­звуч­ный гимн. И в то вре­мя, несо­мнен­но, неко­то­рые люди счи­та­ли, что Цице­рон заслу­жил под­ра­зу­ме­вае­мый здесь упрёк в непо­сле­до­ва­тель­но­сти и оппор­ту­низ­ме¹³⁴.

К это­му добав­ля­ет­ся то обсто­я­тель­ство, что Цице­рон постав­лен в один ряд с гре­ка­ми, а не рим­ля­на­ми. Ведь в этом месте пря­мо-таки напра­ши­ва­лись рим­ские при­ме­ры, осо­бен­но если согла­сить­ся с Хенд­рик­со­ном и Бер­толь­дом в том, что Цезарь, фор­му­ли­руя это срав­не­ние, имел в виду выска­зы­ва­ние само­го Цице­ро­на в третьей кни­ге трак­та­та «Об ора­то­ре». Ибо лишь несколь­ки­ми стро­ка­ми выше (56) «наши Корун­ка­нии, Фаб­ри­ции, Като­ны, Сци­пи­о­ны» назва­ны людь­ми, в рав­ной мере наде­лён­ны­ми чест­но­стью, умом и крас­но­ре­чи­ем. И если Цезарь не выбрал их, а обра­тил­ся к гре­кам, и в их чис­ле — имен­но к Фера­ме­ну, то это, конеч­но, не слу­чай­но: с точ­ки зре­ния Цеза­ря — и это мне­ние он желал неяв­ным обра­зом сооб­щить рим­ско­му обще­ству — Цице­ро­на, несмот­ря на все его при­знан­ные дости­же­ния, не сле­до­ва­ло ста­вить на один уро­вень с обла­да­те­ля­ми ста­ро­рим­ской доб­ле­сти (vir­tus). Поэто­му ему недо­ста­ёт необ­хо­ди­мо­го авто­ри­те­та, чтобы при­пи­сы­вать Като­ну каче­ства «под­лин­но­го рим­ля­ни­на» (vir ve­re Ro­ma­nus). Таким обра­зом, суж­де­ние Цице­ро­на— и здесь мы кон­ста­ти­ру­ем то же, что и во фр. 2, — не может содер­жать под­лин­но­го ком­пли­мен­та, тем более — с точ­ки зре­ния людей, желав­ших счи­тать­ся пол­но­цен­ны­ми наслед­ни­ка­ми под­лин­но рим­ско­го харак­те­ра древ­них пред­ков.

Пер­вые три фраг­мен­та «Анти­ка­то­на» Цеза­ря име­ют меж­ду собой нечто общее: во всех трёх под глян­це­вой поверх­но­стью бук­валь­но­го смыс­ла скры­ва­ет­ся тон­кая иро­ния, кото­рая не уни­жа­ет адре­са­та в гла­зах обще­ства, но даёт ему и дру­гим людям почув­ст­во­вать, что «Катон» вос­при­нят как то, чем он и являл­ся, то есть как ата­ка на инте­ре­сы Цеза­ря, и что она не оста­нет­ся без отве­та. Внешне эти фраг­мен­ты выглядят как ком­пли­мен­ты, поэто­му не оста­ёт­ся сомне­ний в том, что они отно­сят­ся ко вступ­ле­нию «Анти­ка­то­на», где, во всей види­мо­сти, были вклю­че­ны в посвя­ще­ние Цице­ро­ну.

с.84 4. Пли­ний Млад­ший. «Пись­ма». III. 12. 2—3

Эти стро­ки содер­жат­ся в корот­ком пись­ме к сена­то­ру Кати­лию Севе­ру, кото­рое, соглас­но Шер­вин-Уай­ту¹³⁵, не под­да­ёт­ся дати­ров­ке. Пли­ний в сво­ём пись­ме сооб­ща­ет, что при­ни­ма­ет полу­чен­ное им при­гла­ше­ние на вечер­ний пир, но при этом зара­нее про­сит, чтобы это было не слиш­ком позд­но; ибо, как он, види­мо, наме­ка­ет, авто­ри­тет чело­ве­ка стра­да­ет, если он воз­вра­ща­ет­ся домой с пира толь­ко на рас­све­те и при этом встре­ча­ет кли­ен­тов, кото­рые уже идут засвиде­тель­ст­во­вать почте­ние сво­им патро­нам¹³⁶. В свя­зи с этим в каче­стве иллю­ст­ра­ции он упо­ми­на­ет опья­не­ние Като­на и ком­мен­та­рий Цеза­ря к опи­са­нию это­го утрен­не­го собы­тия¹³⁷. Не вызы­ва­ет сомне­ний, что Пли­ний здесь ссы­ла­ет­ся имен­но на «Анти­ка­то­на», а не на какое-то дру­гое сочи­не­ние Цеза­ря. Назва­ние мож­но было не упо­ми­нать, пото­му что вво­дя­щая пере­сказ фор­му­ли­ров­ка C. Cae­sar… rep­re­hen­dit [sc. Ca­to­nem]^[19] доста­точ­но ясно обо­зна­ча­ла рас­смат­ри­вае­мое про­из­веде­ние как «пори­ца­ние» (vi­tu­pe­ra­tio).

Пря­мая цита­та здесь эффект­но завер­ша­ет пере­сказ опи­сан­но­го Цеза­рем эпи­зо­да. Уже Эду­ард Нор­ден¹³⁸ при­во­дит её как при­мер с.85 того, что Цезарь там, «где это было важ­но, умел исполь­зо­вать ору­жие изыс­кан­ной рито­ри­ки», а Хольц (с. 28) спра­вед­ли­во ука­зы­ва­ет на искус­ную сим­мет­рию пери­о­да, состо­я­ще­го из двух пятё­рок слов, обе части кото­ро­го завер­ша­ют­ся луч­ши­ми пунк­та­ми. Таким обра­зом, несмот­ря на свою крат­кость, фраг­мент нагляд­но свиде­тель­ст­ву­ет о высо­ком рито­ри­че­ском мастер­стве Цеза­ря, кото­рое про­слав­ля­ет и Цице­рон в «Бру­те» (252, 261) и кото­рое под­твер­жда­ет­ся так­же дошед­ши­ми до нас фраг­мен­та­ми речей.

Гово­ря об этом сооб­ще­нии в целом, сле­ду­ет отме­тить, что Пли­ний, ссы­ла­ясь на исклю­че­ние, непри­ме­ни­мое (как он откры­то при­зна­ёт) к нему само­му, жела­ет ука­зать на пра­ви­ло, соглас­но кото­ро­му ноч­ной гуля­ка при­об­ре­та­ет дур­ную репу­та­цию. Одна­ко в слу­чае Като­на име­ет место пря­мо-таки инвер­сия ожи­дае­мых обыч­но послед­ст­вий. То, что Цезарь, опи­сы­вая этот инци­дент, заду­мы­вал как упрёк, ста­но­вит­ся похва­лой. Таким обра­зом Пли­ний кон­ста­ти­ру­ет пара­док­саль­ное про­ти­во­ре­чие меж­ду внеш­ним наме­ре­ни­ем Цеза­ря и достиг­ну­тым резуль­та­том. Хотя Цезарь здесь явля­ет­ся под­ле­жа­щим не толь­ко к rep­re­hen­dit, но и к lau­det, это, конеч­но, не может озна­чать, что сам он, рас­ска­зы­вая об этом слу­чае, ста­вил себе цель пре­вра­тить упрёк в похва­лу. Тож­де­ст­вен­ность под­ле­жа­ще­го гово­рит, самое боль­шее, о стрем­ле­нии Пли­ния к парал­ле­лиз­му и после­до­ва­тель­но­сти, и имен­но Пли­ний дела­ет соб­ст­вен­ный вывод из сведе­ний, почерп­ну­тых в рас­ска­зе Цеза­ря. Учи­ты­вая оче­вид­ную тен­ден­цию «Анти­ка­то­на», наме­рен­ная похва­ла со сто­ро­ны Цеза­ря неве­ро­ят­на.

Тем не менее, из пас­са­жа, про­ци­ти­ро­ван­но­го Пли­ни­ем, мы узна­ём, что кри­ти­ка Цеза­ря по это­му пунк­ту име­ла такой харак­тер, что изна­чаль­но не скры­ва­ла пози­тив­ные сто­ро­ны обра­за Като­на. Если упрёк в прин­ци­пе мож­но было понять как похва­лу, зна­чит, эле­мен­ты этой похва­лы, види­мо, были вклю­че­ны в кри­ти­ку в скры­той и кос­вен­ной фор­ме.

Это пред­по­ло­же­ние под­твер­жда­ет­ся, если под­верг­нуть более подроб­но­му ана­ли­зу избран­ный Цеза­рем спо­соб изло­же­ния, насколь­ко его мож­но понять из пере­ска­за Пли­ния. Ибо из него оче­вид­но, что в цен­тре опи­са­ния Цеза­ря нахо­дил­ся не Катон, лежав­ший в кана­ве¹³⁹, но тол­па свиде­те­лей его утрен­не­го пьян­ства. Свет на кар­тине явно пада­ет на этих людей, а про­сту­пок Като­на виден толь­ко в зер­ка­ле их с.86 реак­ции. Одна­ко это свиде­тель­ст­ву­ет, что Цезарь в первую оче­редь стре­мил­ся не к тому, чтобы заклей­мить «невоз­дер­жан­ность» или даже «пороч­ность» Като­на как тако­вые. В этом Кума­нец­кий (с. 174) оши­ба­ет­ся, и апо­ло­ге­ти­че­ские уси­лия Мильтне­ра¹⁴⁰ и тем более Афце­ли­уса¹⁴¹ про­па­да­ют впу­стую.

Цезарь ско­рее желал намек­нуть на рас­хож­де­ние меж­ду нрав­ст­вен­ны­ми при­тя­за­ни­я­ми и более реаль­ной дей­ст­ви­тель­но­стью в обра­зе Като­на. Имен­но в этом Пли­ний усмат­ри­ва­ет пара­док­саль­ное сосу­ще­ст­во­ва­ние похва­лы и пори­ца­ния, и здесь пере­се­ка­ют­ся раз­но­на­прав­лен­ные линии рисун­ка: с одной сто­ро­ны, сму­ще­ние людей, узнав­ших Като­на в таком состо­я­нии, ясно свиде­тель­ст­ву­ет о том, каким авто­ри­те­том он поль­зо­вал­ся, и этот аспект Пли­ний выдви­га­ет на пер­вый план с помо­щью заклю­чи­тель­но­го рито­ри­че­ско­го вопро­са. С дру­гой сто­ро­ны, ано­маль­ная реак­ция свиде­те­лей, вре­заю­ща­я­ся в память бла­го­да­ря дослов­но про­ци­ти­ро­ван­но­му ком­мен­та­рию Цеза­ря, слу­жит так­же осно­ва­ни­ем для осуж­де­ния. Таким обра­зом, одно и то же обсто­я­тель­ство — сму­ще­ние про­хо­жих при виде пья­но­го — слу­жит, с одной сто­ро­ны, для того, чтобы под­твер­дить высо­чай­ший мораль­ный авто­ри­тет Като­на, и, с дру­гой сто­ро­ны, для того, чтобы поста­вить его под вопрос.

В одном и том же эпи­зо­де перед нами пред­ста­ёт один и тот же Катон, кото­рый в Риме высту­па­ет пря­мо-таки как освя­щён­ная мораль­ная инстан­ция и чья сла­бость имен­но поэто­му вызы­ва­ет стыд и сму­ще­ние у свиде­те­лей, как у сыно­вей Ноя — зре­ли­ще пья­но­го и обна­жён­но­го отца¹⁴². Здесь в обо­их слу­ча­ях мораль­ная нор­ма нару­ше­на тем, кто ранее, так ска­зать, вопло­щал её сво­ей без­упреч­но­стью. У людей из его окру­же­ния, смот­рев­ших на него сни­зу вверх, это вызы­ва­ет чув­ство неуве­рен­но­сти и сты­да. Одна­ко ошиб­кой было бы счи­тать, что речь идёт про­сто о сты­де за дру­го­го. Людям стыд­но за самих себя, пото­му что они наблюда­ют осквер­не­ние их иде­а­ла, пото­му что им гро­зит утра­та того вопло­ще­ния чистоты, исклю­чи­тель­ность кото­ро­го, по их мне­нию, до сих пор уте­ша­ла их в соб­ст­вен­ной и одно­вре­мен­но все­об­щей гре­хов­но­сти, пото­му что абсо­лют­ное доб­ро, в кото­ром они все­гда неосо­знан­но иска­ли леги­ти­ма­ции соб­ст­вен­ной чело­ве­че­ской при­ро­ды, вне­зап­но утра­чи­ва­ет реаль­ность, и тем самым ощу­ти­мо ума­ля­ет­ся досто­ин­ство вопло­щён­но­го в отдель­ном инди­виде кол­лек­тив­но­го чело­ве­че­ско­го созна­ния. Когда Цезарь изо­бра­жа­ет Като­на, пьян­ство кото­ро­го спо­соб­но воз­будить такие чув­ства в его окру­же­нии, то это дей­ст­ви­тель­но мож­но вслед за Пли­ни­ем рас­це­нить как высо­кую похва­лу.

с.87 Цезарь, напро­тив, с помо­щью тако­го рас­ска­за о слу­чив­ше­го­ся желал, не гово­ря это­го пря­мо, наве­сти чита­те­лей на мысль, что такая реак­ция окру­жаю­щих людей несколь­ко абсурд­на. Ибо в нор­ме сты­дить­ся дол­жен не тот, кто застиг пре­ступ­ни­ка, а тот, кто совер­шил пре­ступ­ле­ние. Таким обра­зом, этот слу­чай, даже если он был еди­нич­ным¹⁴³, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что Катон вовсе не соот­вет­ст­ву­ет иде­а­лу, кото­рый из него сотво­ри­ли. Таким обра­зом он лиша­ет­ся сво­ей исклю­чи­тель­но­сти и воз­вра­ща­ет­ся на обыч­ный чело­ве­че­ский уро­вень. Даже сам Катон не во всём сле­ду­ет мораль­ным тре­бо­ва­ни­ям, соблюде­ния кото­рых он, как сто­ик, тре­бу­ет от дру­гих. Таким обра­зом, предъ­яв­ля­е­мые им или даже толь­ко при­пи­сы­вае­мые ему при­тя­за­ния ока­зы­ва­ет­ся сомни­тель­ны­ми и в конеч­ном счё­те необос­но­ван­ны­ми. А истин­ная зада­ча Цеза­ря в «Анти­ка­тоне» состо­я­ла в том, чтобы сде­лать оче­вид­ным имен­но это.

Так­же и эти обсто­я­тель­ства Цель¹⁴⁴ оце­нил вер­но, и поло­же­ние вещей мож­но мет­ко оха­рак­те­ри­зо­вать с помо­щью его чекан­ной фор­му­ли­ров­ки: «На самом деле, “похва­ла” в этом пас­са­же направ­ле­на на то, чего не оспа­ри­вал бы и Цезарь — на суро­вость (se­ve­ri­tas) Като­на; тем самым его образ не допол­ня­ет­ся ника­ки­ми новы­ми похваль­ны­ми чер­та­ми; одна­ко скры­тый за ней упрёк в том, что эта суро­вость направ­ле­на ско­рее на дру­гих людей, чем на само­го Като­на, явля­ет­ся новым, и это — тень, кото­рую Цезарь бро­са­ет на его образ. Сле­до­ва­тель­но, мож­но ска­зать наобо­рот: Cae­sar Ca­to­nem ita lau­dat ut rep­re­ben­dat!»^[20]

Фраг­мент, сохра­нив­ший­ся в пись­ме Пли­ния, име­ет осо­бое зна­че­ние, пото­му что это един­ст­вен­ный фраг­мент, где при­веде­ны точ­ные сло­ва Цеза­ря с кри­ти­кой Като­на, пред­мет кото­рой мож­но уве­рен­но уста­но­вить. Одна­ко имен­но этот фраг­мент ясно свиде­тель­ст­ву­ет, что Цезарь сдер­жи­вал себя, ата­куя мёрт­во­го про­тив­ни­ка. Он не стал напа­дать на него с фрон­та, попро­сту заклей­мив его как пья­ни­цу, но внешне пре­до­ста­вил чита­те­лю сде­лать тот вывод, к кото­ро­му сам, конеч­но, изящ­но его под­толк­нул. При этом сво­им ком­мен­та­ри­ем он пред­ста­вил изна­чаль­но про­слав­ля­ю­щий Като­на анек­дот в столь невы­год­ном све­те, что блеск дол­жен был потуск­неть. Необыч­ный стыд, кото­рый вызы­ва­ет один толь­ко Катон и кото­рый опре­де­ля­ет­ся инди­виду­аль­ным ощу­ще­ни­ем поте­ри чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства, Цезарь про­ти­во­по­став­ля­ет нор­маль­но­му сты­ду, с.88 кото­рый дол­жен испы­ты­вать каж­дый, кого засти­га­ют за нару­ше­ни­ем при­ли­чий. Катон тем самым низ­во­дит­ся с бли­стаю­щих вер­шин в обще­че­ло­ве­че­ские доли­ны. Воз­вра­ща­ясь таким обра­зом в общий строй, он более не может при­тя­зать на то, чтобы судить и предъ­яв­лять тре­бо­ва­ния; и про­дол­же­ние этих при­тя­за­ний лишь отяг­ча­ет пре­гре­ше­ние, в кото­ром он ули­чён.

Если попы­тать­ся образ­но опи­сать метод, кото­рым вос­поль­зо­вал­ся здесь Цезарь, то мож­но ска­зать сле­дую­щее: Цезарь не пыта­ет­ся сне­сти памят­ник Като­ну кир­кой; он лишь цара­па­ет шту­ка­тур­ку, чтобы ука­зать на непроч­ность внут­рен­ней клад­ки и необ­хо­ди­мость демон­та­жа.

Этот непря­мой под­ход не пред­по­ла­га­ет сло­вес­ных напа­док и в поле­ми­ке с Като­ном явля­ет­ся осо­бен­но дей­ст­вен­ным, пото­му что осно­ван не на эмо­ци­ях, а на пре­под­не­се­нии аргу­мен­тов, кото­рые выглядят неопро­вер­жи­мы­ми и тща­тель­но про­ду­ман­ны­ми.

5. Сене­ка. «О без­мя­теж­но­сти духа» («Диа­ло­ги» IX) 17. 9

Вклю­че­ние это­го пас­са­жа в чис­ло фраг­мен­тов «Анти­ка­то­на» вызы­ва­ет сомне­ния. Важ­нее все­го то, что Цезарь не назван авто­ром упрё­ков в адрес Като­на. Аргу­мен­та­ция Дироф­фа¹⁴⁵, соглас­но кото­ро­му «вся­кий» (quis­quis) ука­зы­ва­ет на высо­ко­по­став­лен­ное лицо, чьё имя Пли­ний назы­ва­ет в Ep. 3. 12, слиш­ком сла­бо обос­но­ва­на, чтобы вну­шить уве­рен­ность. Ибо обоб­щаю­щее отно­си­тель­ное место­име­ние с таким же успе­хом может гово­рить о том, что Сене­ка имел в виду не како­го-то опре­де­лён­но­го чело­ве­ка и его кон­крет­ное выска­зы­ва­ние, но упрёк в целом, выска­зы­вав­ший­ся то здесь, то там.

К тому же, неко­то­рое при­стра­стие Като­на к излиш­не­му вино­пи­тию, види­мо, было обще­из­вест­но. Ина­че Мар­ци­ал (II. 89. 2) с.89 едва ли мог бы попро­сту гово­рить о «поро­ке Като­на» (vi­tium Ca­to­nis)¹⁴⁶. Вряд ли сле­ду­ет вос­при­ни­мать это сооб­ще­ние слиш­ком серь­ёз­но ввиду того, что подоб­ные слу­хи регу­ляр­но ходи­ли о людях, име­ю­щих суро­вые мораль­ные при­тя­за­ния, напри­мер, о Солоне и Арке­си­лае, как свиде­тель­ст­ву­ет выше­при­ведён­ный пас­саж, и, есте­ствен­но, о пра­деде Като­на — одно­имён­ном цен­зо­ре¹⁴⁷. Это может гово­рить все­го лишь о понят­ном стрем­ле­нии людей хоть немно­го умень­шить эти­че­скую дистан­цию меж­ду соб­ст­вен­ной обык­но­вен­ной лич­но­стью и воз­вы­шен­ным иде­а­лом. Так что этим дея­те­лям при­пи­сы­ва­ют порок, кото­рый дол­жен если не устра­нить уди­ви­тель­ное, но при этом и угне­таю­щее совер­шен­ство, то хотя бы при­бли­зить его к жиз­ни. Так люди пыта­ют­ся не утра­тить иде­ал в его пол­ной недо­сти­жи­мо­сти, чтобы, сдав­шись, не впасть в отча­я­ние из-за соб­ст­вен­ной несо­сто­я­тель­но­сти.

Этот сно­ва и сно­ва встре­чаю­щий­ся в чело­ве­че­ском обще­стве фено­мен не обя­за­тель­но пред­по­ла­га­ет кон­крет­ную при­чи­ну, его поро­див­шую, — напри­мер, выше­упо­мя­ну­тое опья­не­ние Като­на, опи­сан­ное Цеза­рем, — и может про­сто выте­кать из самих вызы­ваю­щих вос­хи­ще­ние качеств, кото­рые вслед­ст­вие сво­ей чрез­мер­но­сти тре­бу­ют какой-то мяг­кой коррек­ти­ров­ки с помо­щью сво­ей непо­сред­ст­вен­ной про­ти­во­по­лож­но­сти. В свя­зи с Като­ном это озна­ча­ет сле­дую­щее: воз­мож­но, мне­ние о его пьян­стве было порож­де­но как раз пред­став­ле­ни­ем о его уме­рен­но­сти (tem­pe­ran­tia), дале­ко пре­вос­хо­дя­щей нор­маль­ную чело­ве­че­скую.

Кро­ме того, сле­ду­ет напом­нить о том, что выяви­ла интер­пре­та­ция фраг­мен­та 4: Цезарь не сде­лал мише­нью сво­ей кри­ти­ки пьян­ство Като­на как тако­вое, но в сво­ём изло­же­нии это­го анек­дота желал преж­де все­го ука­зать на про­ти­во­ре­чие меж­ду види­мо­стью и реаль­но­стью в обще­ст­вен­ных и част­ных делах это­го чело­ве­ка.

Если же, несмот­ря на такие сомне­ния, сло­ва Сене­ки отно­сят к фраг­мен­там «Анти­ка­то­на», то это про­ис­хо­дит пото­му, что в них, в отли­чие от дру­гих источ­ни­ков, речь идёт не об алко­го­лиз­ме Като­на вооб­ще, но имен­но о пьян­стве (eb­rie­tas), кото­рое ста­ви­ли ему в упрёк. И это дей­ст­ви­тель­но может с.90 отно­сить­ся к тому само­му пас­са­жу «Анти­ка­то­на», кото­рый был перед гла­за­ми у Пли­ния и откуда он цити­ру­ет сло­ва Цеза­ря¹⁴⁸. Воз­мож­но, то утрен­нее опья­не­ние Като­на не в послед­нюю оче­редь из-за исклю­чи­тель­но­сти это­го инци­ден­та вызва­ло в Риме неко­то­рую сен­са­цию, так что он мог пока­зать­ся Цеза­рю осо­бен­но под­хо­дя­щим при­ме­ром, чтобы про­де­мон­стри­ро­вать про­ти­во­ре­чие в поведе­нии Като­на. Для дик­та­то­ра важ­но было имен­но это; он ни в коем слу­чае не желал разыг­рать высо­ко­нрав­ст­вен­ное него­до­ва­ние и раз­об­ла­чить Като­на за пьян­ство как тако­вое, вызы­вав­шее в рим­ском обще­стве, самое боль­шее, смех. В такой роли Цезарь в любом слу­чае выглядел бы неправ­до­по­доб­но, и он очень хоро­шо это знал.

Не сто­ит более удив­лять­ся тому, что Сене­ка мог невер­но понять под­лин­ное наме­ре­ние Цеза­ря. Ибо вполне мож­но исхо­дить из того, что, делая своё заме­ча­ние, он не имел перед гла­за­ми «Анти­ка­то­на» и, воз­мож­но, пола­гал­ся на сведе­ния из вто­рых рук или слу­хи. При­стра­стие Като­на к вину, види­мо, вошло в пого­вор­ку. Было извест­но, что в направ­лен­ном про­тив Като­на сочи­не­нии Цезарь упо­ми­нал его опья­не­ние. Не было ниче­го лег­че, чем скон­струи­ро­вать на осно­ва­нии это­го мни­мый упрёк Цеза­ря и при этом упу­стить под­лин­ную мишень его кри­ти­ки и вме­сте с тем — его истин­ное наме­ре­ние. Это пред­по­ло­же­ние ста­но­вит­ся ещё прав­до­по­доб­нее, если иметь в виду ком­мен­та­рий Сене­ки к упрё­ку в адрес Като­на. Ибо, конеч­но, не слу­чай­но прин­ци­пи­аль­ная невоз­мож­ность опо­ро­чить Като­на под­чёрк­ну­та здесь так же, как и в пись­ме Пли­ния: пред­мет упрё­ка ста­но­вит­ся «почёт­ным» и может про­сла­вить обви­нён­но­го. При­чи­на столь ради­каль­ной пере­оцен­ки при­выч­ных пред­став­ле­ний кро­ет­ся исклю­чи­тель­но в лич­но­сти чело­ве­ка, о кото­ром идёт речь¹⁴⁹. Как у Пли­ния, так и у Сене­ки подоб­ные рас­суж­де­ния свя­за­ны с пьян­ст­вом Като­на. Эта парал­лель пред­по­ла­га­ет, что пас­саж Сене­ки в конеч­ном счё­те вос­хо­дит же тому же месту «Анти­ка­то­на», что и изло­же­ние Пли­ния. Они сопри­ка­са­ют­ся так­же в том, что для пере­да­чи сво­ей мыс­ли оба исполь­зу­ют пара­док­саль­ную инвер­сию обыч­но­го и ожи­дае­мо­го: Пли­ний ком­мен­ти­ру­ет Цеза­ря, утвер­ждая, что упрёк у него пре­вра­ща­ет­ся в похва­лу, и адина­тон Сене­ки с.91 в сущ­но­сти гово­рит о том же самом; ибо «бла­го­при­стой­ный порок» (cri­men ho­nes­tum) — это про­ти­во­ре­чие в опре­де­ле­нии (contra­dic­tio in adiec­to). Веро­ят­но, в обо­их слу­ча­ях мы име­ем дело с даль­ней­шим раз­ви­ти­ем мыс­ли о том, что Катон выше похва­лы и упрё­ков, кото­рая, соглас­но Иеро­ни­му, обна­ру­жи­ва­ет­ся уже у Ливия¹⁵⁰. Пьян­ство в соче­та­нии с Като­ном при­но­сит не позор, как обыч­но, но почёт. Имен­но то, что у Сене­ки, поис­ти­не бла­го­го­вей­но­го почи­та­те­ля Като­на¹⁵¹, было пред­став­ле­но как рас­суж­де­ние, в пони­ма­нии Пли­ния обре­ло реаль­ность в рас­ска­зе Цеза­ря в «Анти­ка­тоне». Труд­но счесть такую вза­и­мо­связь про­стым сов­па­де­ни­ем. Поэто­му, несмот­ря на изло­жен­ные выше сомне­ния, пред­став­ля­ет­ся более умест­ным отне­сти сло­ва Сене­ки к тому же само­му пас­са­жу «Анти­ка­то­на», кото­рый Пли­ний частич­но цити­ру­ет, а частич­но пере­фра­зи­ру­ет и ком­мен­ти­ру­ет.

Если Сене­ка обоб­ща­ет и рас­плыв­ча­то пере­да­ёт упрёк в адрес Като­на, это озна­ча­ет, что он опи­рал­ся лишь на кос­вен­ные сведе­ния о нём. Посколь­ку сло­ва Сене­ки согла­су­ют­ся с изло­же­ни­ем Пли­ния в том, что тоже содер­жат мысль о пре­вра­ще­нии упрё­ка в похва­лу, отсюда мож­но сде­лать пред­по­ло­же­ние о зави­си­мо­сти. Но отно­си­тель­но подроб­ное опи­са­ние у Пли­ния не может вос­хо­дить к обоб­щён­но­му рас­ска­зу Сене­ки. Сле­до­ва­тель­но, они оба долж­ны были опи­рать­ся на один и тот же источ­ник. В каче­стве тако­во­го сра­зу при­хо­дит в голо­ву био­гра­фия Като­на, напи­сан­ная Тра­зе­ей Петом на осно­ве сочи­не­ния Муна­ция Руфа. Есть ука­за­ния на то, что в ней пред­при­ни­ма­лась попыт­ка осла­бить или опро­верг­нуть обви­не­ния, содер­жав­ши­е­ся в «Анти­ка­тоне»¹⁵². Такой тен­ден­ци­ей могут объ­яс­нять­ся как пре­уве­ли­че­ние выска­зан­ных Цеза­рем упрё­ков, так и идея о пере­осмыс­ле­нии упрё­ка как похва­лы. Зна­ком­ство Сене­ки с этим источ­ни­ком осо­бен­но веро­ят­но ввиду того, что Тра­зея Пет вхо­дил в бли­жай­ший круг его зна­ко­мых¹⁵³. Если Пли­ний рас­по­ла­гал допол­ни­тель­ны­ми сведе­ни­я­ми и даже имел воз­мож­ность дослов­но про­ци­ти­ро­вать Цеза­ря, то это поз­во­ля­ет думать, что он поль­зо­вал­ся так­же допол­ни­тель­ным источ­ни­ком, и это мог быть сам «Анти­ка­тон». Это озна­ча­ло бы, что Пли­ний заим­ст­во­вал из био­гра­фии, напи­сан­ной Тра­зе­ем Петом, толь­ко пред­став­ле­ние о пре­вра­ще­нии упрё­ка в похва­лу, кото­рое игра­ет роль ком­мен­та­рия с.92, а осталь­ное его изло­же­ние вос­хо­дит напря­мую к Цеза­рю.

В таком слу­чае изло­же­ние Пли­ния пере­да­ёт суще­ст­вен­но более диф­фе­рен­ци­ро­ван­ное и опре­де­лён­но более пра­виль­ное впе­чат­ле­ние об упрё­ке Цеза­ря в адрес Като­на, чем изло­же­ние Сене­ки, по всей види­мо­сти, пре­уве­ли­чен­ное и даже фаль­си­фи­ци­ро­ван­ное.

6. Плу­тарх. «Катон Млад­ший». 36. 4—5

По ини­ци­а­ти­ве пле­бей­ско­го три­бу­на Пуб­лия Кло­дия Пуль­х­ра, кото­рый ради бес­пре­пят­ст­вен­но­го дости­же­ния сво­их целей и целей Цеза­ря желал на вре­мя устра­нить Като­на с рим­ской сце­ны, послед­ний в 58 г. до н. э. был назна­чен кве­сто­ром про­пре­то­ром и полу­чил, сре­ди про­че­го, пору­че­ние при­со­еди­нить Кипр, низ­ло­жить его пра­ви­те­ля Пто­ле­мея¹⁵⁴ и кон­фис­ко­вать его иму­ще­ство¹⁵⁵.

с.93 После того, как Пто­ле­мей покон­чил с собой, Като­ну оста­лось толь­ко рас­про­дать цар­ские богат­ства и пере­дать выруч­ку в рим­скую государ­ст­вен­ную каз­ну. В про­ци­ти­ро­ван­ном пас­са­же Плу­тарх рас­ска­зы­ва­ет с какой педан­тич­ной доб­ро­со­вест­но­стью он взял­ся за эту работу — доб­ро­со­вест­но­стью тем более при­ме­ча­тель­ной, что речь шла о неже­лан­ном пору­че­нии.

При этом Плу­тарх свиде­тель­ст­ву­ет, что Цезарь кри­ти­ко­вал поведе­ние Като­на в дан­ных обсто­я­тель­ствах, одна­ко, к сожа­ле­нию, не сооб­ща­ет подроб­но­стей о том, к чему отно­си­лась эта кри­ти­ка. Ясно лишь, что она содер­жа­лась в сочи­не­нии, направ­лен­ном про­тив Като­на, то есть в «Анти­ка­тоне», и что этот пас­саж, види­мо, был выдер­жан в очень рез­ком тоне.

Поэто­му невоз­мож­но опре­де­лить, иден­тич­ны ли по сво­е­му содер­жа­нию упрё­ки Цеза­ря извест­ным обви­не­ни­ям, кото­рые выдви­га­лись про­тив Като­на в свя­зи с его кипр­ской мис­си­ей и о кото­рых сооб­ща­ет Пли­ний Стар­ший. Утвер­жда­ет­ся¹⁵⁶, что Метелл Сци­пи­он осуж­дал Като­на за про­да­жу вави­лон­ских ков­ров для сто­ло­вых по завы­шен­ной цене. Кро­ме того, Катон обви­нял­ся в том, что про­дал «шпан­ских мушек», слу­жив­ших афро­ди­зи­а­ком, слов­но яд, за 60 тыс. сестер­ци­ев. Этот пункт тоже может вос­хо­дить к Метел­лу Сци­пи­о­ну, кото­ро­го Пли­ний (1) назы­ва­ет в чис­ле источ­ни­ков этой кни­ги.

Из сооб­ще­ний источ­ни­ков неяс­но, кри­ти­ко­ва­ли ли Като­на каким-то обра­зом за то, что он при­вёл с Кип­ра в Рим фило­со­фов¹⁵⁸ и не выста­вил тогда на про­да­жу ста­тую Зено­на¹⁵⁹. Поэто­му долж­но оста­вать­ся чистой догад­кой мне­ние, выска­зан­ное Пиотро­ви­чем (с. 129 сл.) и вслед за ним Эд. Мей­е­ром (с. 436, при­меч. 2), кото­рые в этом тоже видят упрё­ки Метел­ла, тем более, что он не упо­мя­нут в соот­вет­ст­ву­ю­щих пере­ч­нях авто­ров у Пли­ния.

Кро­ме того, сле­ду­ет реши­тель­но отверг­нуть пред­по­ло­же­ние, что для сво­ей кри­ти­ки поведе­ния Като­на на Кип­ре Цезарь поль­зо­вал­ся выше­ука­зан­ным сочи­не­ни­ем Метел­ла Сци­пи­о­на с.94 и что свя­зан­ные с этим обви­не­ния Метел­ла, сохра­нив­ши­е­ся у Пли­ния, содер­жа­лись так­же и у Цеза­ря¹⁶⁰. Для это­го нет ника­ких осно­ва­ний. Дело не толь­ко в том, что харак­тер при­ведён­ных Пли­ни­ем обви­не­ний в адрес Като­на свиде­тель­ст­ву­ет о при­ми­тив­ной пря­мо­ли­ней­но­сти, кото­рой едва ли мож­но ожи­дать от Цеза­ря; про­тив этой гипо­те­зы свиде­тель­ст­ву­ют и дру­гие сооб­ра­же­ния. Ибо, как было пока­за­но выше¹⁶¹, в «Анти­ка­тоне» Цезарь пре­сле­до­вал обо­ро­ни­тель­ную поли­ти­че­скую цель. Если он рас­счи­ты­вал на успех это­го сочи­не­ния, то дол­жен был преж­де все­го поза­бо­тить­ся о досто­вер­но­сти. Одна­ко имен­но её он и утра­тил бы с само­го нача­ла, если бы про­сто заим­ст­во­вал обви­не­ния из чужо­го пам­фле­та, да ещё и напи­сан­но­го, види­мо, по чисто лич­ным моти­вам¹⁶².

Ещё важ­нее дру­гое: если изло­жен­ные Пли­ни­ем обви­не­ния соот­вет­ст­ву­ют дей­ст­ви­тель­но­сти, то они ука­зы­ва­ют на реаль­ные пре­ступ­ле­ния, нару­ше­ния зако­на. Одна­ко у Плу­тар­ха мы видим, что выдви­ну­тые Цеза­рем упрё­ки явно отно­сят­ся к дей­ст­ви­ям Като­на, закон­ность кото­рых вооб­ще не может быть оспо­ре­на, так что они не дают оче­вид­ных пово­дов для неодоб­ре­ния. Ата­ка Цеза­ря сто­ит в одном ряду с кри­ти­че­ски­ми выска­зы­ва­ни­я­ми дру­зей Като­на, преж­де все­го Муна­ция, и в резуль­та­те напра­ши­ва­ет­ся пред­по­ло­же­ние, что выска­зан­ные в «Анти­ка­тоне» упрё­ки вос­хо­дят имен­но к ним. Одна­ко дру­зья были оскорб­ле­ны толь­ко излиш­ним рве­ни­ем Като­на, недо­ве­ри­ем, кото­рое он питал даже к ним вслед­ст­вие сво­его чрез­мер­но­го чув­ства дол­га. Не пред­по­ла­га­ет ли этот кон­текст, что, с точ­ки зре­ния Плу­тар­ха, «очень едкие напад­ки» (πικ­ρο­τάτη διατ­ρι­βή) Цеза­ря тоже были наце­ле­ны на ту же самую мишень, а не на недоб­ро­со­вест­ность в делах?

Таким обра­зом, види­мо, имен­но мелоч­ное и, по мне­нию неко­то­рых, бес­смыс­лен­ное поведе­ние Като­на (Гель­це­ру¹⁶³ оно напо­ми­на­ет «кре­стьян­скую ску­пость его пра­деда») побуди­ло Цеза­ря занять обви­ни­тель­ную пози­цию. Воз­мож­но, он стре­мил­ся пред­ста­вить образ дей­ст­вий Като­на на Кип­ре как симп­то­ма­тич­ный, чтобы он казал­ся типич­ным для харак­те­ра это­го чело­ве­ка не толь­ко в дан­ном кон­крет­ном слу­чае. Поэто­му, не отри­цая сверх­коррект­но­го слу­же­ния Като­на государ­ству, мож­но было таким обра­зом создать впе­чат­ле­ние, что Катон в конеч­ном счё­те лишь вопло­щал соб­ст­вен­ную при­ро­ду, то есть в сво­их поступ­ках про­сто руко­вод­ст­во­вал­ся при­рож­дён­ны­ми мелоч­но­стью и чёрст­во­стью.

с.95 Цезарь мог при этом неяв­но под­черк­нуть дей­ст­ви­тель­но суще­ст­ву­ю­щую про­ти­во­по­лож­ность его соб­ст­вен­но­му харак­те­ру, кото­рую, несо­мнен­но, вер­но почув­ст­во­вал Сал­лю­стий, когда напи­сал в сво­ём сопо­став­ле­нии (Cat. 54. 3): Cae­sar dan­do, sub­le­van­do, ig­nos­cun­do, Ca­to ni­hil lar­giun­do glo­riam adep­tus est^[21].

Одна­ко было бы ошиб­кой видеть в рас­ска­зе Плу­тар­ха дета­ли или даже пере­сказ соот­вет­ст­ву­ю­ще­го пас­са­жа «Анти­ка­то­на». Ибо Катон выглядит здесь не «погло­щён­ным сме­хотвор­ной мни­тель­ной сует­ли­во­стью»¹⁶⁴, но скру­пу­лёз­ным и доб­ро­со­вест­ным защит­ни­ком рим­ских инте­ре­сов, и в такой фор­ме изо­бра­же­ние, несо­мнен­но, вос­хо­дит к Муна­цию, кото­рый тем самым хотел дать вре­мен­но­му раз­ры­ву с дру­гом понят­ное и щадя­щее для обе­их сто­рон объ­яс­не­ние.

Кро­ме того, кри­ти­ку Цеза­ря, пожа­луй, дей­ст­ви­тель­но мож­но немно­го дета­ли­зи­ро­вать, если рас­смот­реть её в кон­тек­сте еди­ной зада­чи «Анти­ка­то­на». Путь к это­му ука­зы­ва­ет рас­суж­де­ние Кума­нец­ко­го (Ku­ma­niecki K. Op. cit. S. 181), кото­рый в свя­зи с дан­ным вопро­сом вспо­ми­на­ет, что Цице­рон часто хва­лил доб­ро­со­вест­ность Като­на при испол­не­нии его мис­сии на Кип­ре¹⁶⁵. Это поз­во­ля­ет сде­лать вывод, что такая же оцен­ка содер­жа­лась и в «Катоне» и долж­на была слу­жить там при­ме­ром спра­вед­ли­во­сти (ius­ti­tia) глав­но­го героя¹⁶⁶. Ссы­ла­ясь на метод, исполь­зо­ван­ный Цеза­рем при рабо­те с аргу­мен­та­ци­ей из цице­ро­нов­ско­го «Като­на»¹⁶⁷, Кума­нец­кий спра­вед­ли­во заклю­ча­ет, что Цезарь даёт иное тол­ко­ва­ние фак­там в свя­зи с кипр­ски­ми собы­ти­я­ми: то, в чём Цице­рон увидел под­твер­жде­ние спра­вед­ли­во­сти (ius­ti­tia) Като­на, Цезарь рас­це­ни­ва­ет как свиде­тель­ства высо­ко­ме­рия (ar­ro­gan­tia), над­мен­но­сти (su­per­bia), тира­нии (do­mi­na­tus)¹⁶⁸.

Это тол­ко­ва­ние согла­су­ет­ся с точ­кой зре­ния, что Цезарь рас­смат­ри­вал дей­ст­вия Като­на на Кип­ре как под­лин­ное само­вы­ра­же­ние его харак­те­ра. В про­ти­во­по­лож­ность Цице­ро­ну, кото­рый отме­чал пози­тив­ные аспек­ты его поведе­ния, Цезарь в том же самом слу­чае поста­рал­ся под­черк­нуть его сомни­тель­ность.

Посколь­ку Цезарь здесь имел воз­мож­ность сослать­ся на кри­ти­че­ские выска­зы­ва­ния дру­зей само­го Като­на, с.96 кото­рые до извест­ной сте­пе­ни под­твер­жда­ли такую интер­пре­та­цию кипр­ской мис­сии, это мог­ло допол­ни­тель­но при­дать его аргу­мен­та­ции види­мость объ­ек­тив­но­сти и осо­бую досто­вер­ность.

Бла­го­да­ря искус­но­му исполь­зо­ва­нию под­хо­дя­ще­го мате­ри­а­ла и опре­де­лён­но­му спо­со­бу его пода­чи метод Цеза­ря свиде­тель­ст­ву­ет об изыс­кан­ной эле­гант­но­сти, с кото­рой он защи­ща­ет своё дело. Одно­вре­мен­но это про­ли­ва­ет яркий свет на край­нюю едкость, кото­рую Плу­тарх под­чёр­ки­ва­ет имен­но в этом отрыв­ке «Анти­ка­то­на». Суж­де­ние Плу­тар­ха может выра­жать все­го лишь пони­ма­ние, что в этом пунк­те кри­ти­ка Цеза­ря ока­за­лась осо­бен­но эффек­тив­ной. Конеч­но, в свя­зи с этим не сле­ду­ет забы­вать, что такую оцен­ку Плу­тар­ха сле­ду­ет вос­при­ни­мать с осто­рож­но­стью, не в послед­нюю оче­редь из-за его нескры­вае­мой сим­па­тии к Като­ну.

7. Плу­тарх. «Катон Млад­ший». 52. 5—8

с.97 В жиз­не­опи­са­нии Като­на Плу­тарх два­жды гово­рит о его бра­ке с Мар­ци­ей: в гла­ве 25 он подроб­но опи­сы­ва­ет, каким обра­зом Мар­ция была вре­мен­но уступ­ле­на Гор­тен­зию. Соглас­но это­му рас­ска­зу, послед­ний спер­ва обра­тил­ся к Като­ну с прось­бой отдать ему в жёны его дочь Пор­цию (уже выдан­ную замуж за Бибу­ла), чтобы она роди­ла ему детей и тем самым его семья пород­ни­лась бы с семьёй Като­на. Когда Катон выска­зал по это­му пово­ду сомне­ния, вме­сто Пор­ции Гор­тен­зий попро­сил у Като­на усту­пить ему с той же целью его соб­ст­вен­ную жену Мар­цию. Катон согла­сил­ся, и отец Мар­ции обру­чил её с Гор­тен­зи­ем.

Здесь, в 52 гла­ве, Плу­тарх, так ска­зать, рас­ска­зы­ва­ет про­дол­же­ние этой исто­рии, упо­ми­ная о воз­об­нов­ле­нии сов­мест­ной жиз­ни Като­на с Мар­ци­ей¹⁶⁹.

Даже в обще­стве, где брак созда­вал не пра­воот­но­ше­ния, а лишь «соци­аль­ный факт»¹⁷⁰, а жен­щи­на обыч­но нахо­ди­лась под вла­стью муж­чи­ны¹⁷¹, поведе­ние Като­на долж­но было вызы­вать, мяг­ко гово­ря, изум­ле­ние. Мно­го­чис­лен­ные ком­мен­та­рии более позд­них авто­ров по это­му пово­ду¹⁷² поз­во­ля­ют сде­лать вывод, что ника­кие его поступ­ки, порой несколь­ко свое­об­раз­ные, не вызы­ва­ли тако­го любо­пыт­ства и, несо­мнен­но, такой кри­ти­ки, как его поведе­ние по отно­ше­нию к соб­ст­вен­ной жене.

Поэто­му сле­ду­ет отне­стись скеп­ти­че­ски к мне­нию Дюл­ля¹⁷³, кото­рый видит в дей­ст­ви­ях Като­на «воз­рож­дён­ный древ­не­рим­ский обы­чай» и воз­ра­жа­ет про­тив попы­ток «недо­оце­ни­вать и изо­ли­ро­вать слу­чай с Мар­ци­ей, сво­дя его к лич­ной педан­тич­но­сти Като­на». В под­твер­жде­ние это­го Дюлль преж­де все­го ссы­ла­ет­ся на сооб­ще­ние Плу­тар­ха¹⁷⁴, соглас­но кото­ро­му в древ­ние вре­ме­на рим­ля­нин имел пра­во с.98 усту­пить свою жену дру­го­му с целью дето­рож­де­ния¹⁷⁵, при­чём имен­но в фор­ме ново­го заму­же­ства.

Вполне воз­мож­но, что в кон­це Рес­пуб­ли­ки ещё сохра­ня­лась память о таких поступ­ках, вре­мя от вре­ме­ни совер­шав­ших­ся в нача­ле суще­ст­во­ва­ния Рима и, веро­ят­но, объ­яс­няв­ших­ся посто­ян­ной нехват­кой жен­щин (pe­nu­ria mu­lie­rum). Одна­ко на осно­ва­нии одно­го лишь это­го сооб­ще­ния не сто­ит пытать­ся создать впе­чат­ле­ние, что поведе­ние Като­на пред­став­ля­ло собой почти нор­маль­ную прак­ти­ку, осно­ван­ную на древ­них обы­ча­ях и поэто­му вполне при­ем­ле­мую для обще­ства. Напро­тив, антич­ные рас­ска­зы очень ясно пока­зы­ва­ют, что образ дей­ст­вий Като­на, види­мо, уже в его эпо­ху вос­при­ни­мал­ся как вышед­ший из обы­чая и исклю­чи­тель­ный. Так, в изло­же­нии Плу­тар­ха¹⁷⁶, Гор­тен­зий сам при­зна­ёт, что соглас­но обще­при­ня­тым взглядам его тре­бо­ва­ние усту­пить ему замуж­нюю дочь неумест­но (ἄτο­πον). Несо­мнен­но, это ещё более спра­вед­ли­во в слу­чае, если объ­ек­том такой мани­пу­ля­ции явля­ет­ся жена. Стра­бон (XI. 9. 1), впро­чем, гово­рит, что Катон посту­пил κα­τὰ πα­λαιὸν ‘Ρω­μαίων ἔθος^[22], одна­ко срав­ни­ва­ет его слу­чай, как исклю­чи­тель­ный для его вре­ме­ни, с обы­ча­ем мидий­ских тапи­ров, пред­став­лен­ным как курьёз¹⁷⁷. Здесь поведе­ние Като­на постав­ле­но в один ряд с крайне экзо­ти­че­ской ред­ко­стью, что неволь­но иллю­ст­ри­ру­ет его необыч­ность и свое­об­ра­зие¹⁷⁸. Квин­ти­ли­ан, чрез­вы­чай­но хоро­шо осве­дом­лён­ный об отно­ше­ни­ях в Позд­ней рес­пуб­ли­ке, счёл воз­мож­ным в рито­ри­че­ских упраж­не­ни­ях поста­вить харак­тер­ные вопро­сы¹⁷⁹: «An Ca­to rec­te Mar­ciam Hor­ten­sio tra­di­de­rit?»^[23] и «Ca­to Mar­ciam ho­nes­te­ne tra­di­de­rit Hor­ten­sio an con­ve­niat­ne res ta­lis bo­no vi­ro?»^[24]

Свиде­тель­ства отцов церк­ви, напро­тив, не име­ют ника­кой дока­за­тель­ной силы. Ибо когда они при­во­дят судь­бу Мар­ции как при­мер обыч­ной для Рима прак­ти­ки, то наме­рен­но выда­ют исклю­че­ние за нор­му, чтобы таким обра­зом — в соот­вет­ст­вии со сво­ей общей тен­ден­ци­ей, — с.99 дока­зать общую пороч­ность язы­че­ства и его инсти­ту­тов.

Таким обра­зом, пожа­луй, мож­но ска­зать, что и в пони­ма­нии рим­ских совре­мен­ни­ков Като­на такие выра­же­ния, как «конеч­но, крайне уди­ви­тель­ная пере­да­ча его жены Мар­ции [дру­го­му муж­чине]» или «такой ори­ги­наль­ный обо­рот при­нял его вто­рой брак»¹⁸⁰, не поз­во­ля­ют точ­но оце­нить обсто­я­тель­ства дела. Они при­укра­ши­ва­ют и ума­ля­ют их экс­тра­ва­гант­ность и пре­до­суди­тель­ность и лишь дают воз­мож­ность пред­ста­вить кри­ти­ку Цеза­ря как необос­но­ван­ную и зло­на­ме­рен­ную.

Нако­нец, даже если бы это не было пря­мо засвиде­тель­ст­во­ва­но, на осно­ва­нии одной толь­ко боль­шой шуми­хи, вызван­ной поведе­ни­ем Като­на уже при его жиз­ни, мож­но было бы пред­по­ло­жить, что Цезарь в «Анти­ка­тоне» пря­мо затро­нул эту тему. Да, сле­ду­ет исхо­дить из того, что его чита­те­ли пря­мо-таки ожи­да­ли бы от него выска­зы­ва­ния по пово­ду собы­тия, осо­бен­но затро­нув­ше­го обще­ст­вен­ные чув­ства.

Кажет­ся, что Плу­тарх даёт нам доволь­но точ­ное пред­став­ле­ние о том, как это выска­зы­ва­ние выгляде­ло.

Соглас­но ему, Цезарь объ­яс­нил поведе­ние сво­его про­тив­ни­ка коры­сто­лю­би­ем и упрек­нул его в том, что он наме­рен­но исполь­зо­вал жену для при­умно­же­ния соб­ст­вен­но­го состо­я­ния. Это озна­ча­ет — гру­бо гово­ря, — что он обви­нил Като­на в суте­нёр­стве в осо­бо недо­стой­ной фор­ме. Крат­ко изло­жив вна­ча­ле упрё­ки Цеза­ря (52. 6), Плу­тарх, исполь­зуя пря­мую речь, ста­вит вопро­сы, кото­рые, види­мо, вос­про­из­во­дят пред­по­ла­гае­мую аргу­мен­та­цию Цеза­ря (52. 7). За этим далее сле­ду­ет ком­мен­та­рий само­го Плу­тар­ха, в кото­ром он, при­вле­кая цита­ту из Еври­пида (Herc. 174 f.), осуж­да­ет выска­зан­ное Цеза­рем мне­ние как совер­шен­но недо­стой­ную кле­ве­ту (52. 8).

Такое оформ­ле­ние, рав­но как и смысл пря­мых вопро­сов, не согла­су­ю­щий­ся с убеж­де­ни­ем Плу­тар­ха, поз­во­ля­ют думать, что в цен­траль­ной части пас­са­жа— не счи­тая изме­не­ний, обу­слов­лен­ных пере­во­дом на гре­че­ский — в глав­ных чер­тах может быть дослов­но вос­про­из­веде­на кри­ти­ка Цеза­ря из «Анти­ка­то­на», отно­ся­ща­я­ся к это­му вопро­су. Одна­ко про­тив этой точ­ки зре­ния преж­де все­го гово­рит тот факт, что Плу­тарх, по всей веро­ят­но­сти, знал «Анти­ка­тон» толь­ко из про­ме­жу­точ­но­го источ­ни­ка¹⁸¹ и едва ли мож­но допу­стить, что в таком сочи­не­нии, пред­на­зна­чен­ном для опро­вер­же­ния Цеза­ря, были про­ци­ти­ро­ва­ны его наво­дя­щие вопро­сы. Но если в с.100 жиз­не­опи­са­нии вопро­сы постав­ле­ны в пря­мой фор­ме, то это мож­но отне­сти и на счёт обыч­но­го в гре­че­ском язы­ке пред­по­чте­ния пря­мых выра­же­ний кос­вен­ным. Кро­ме того, если вос­при­ни­мать этот текст как пря­мую речь (ora­tio rec­ta), в нём, пожа­луй, недо­ста­ёт ввод­но­го сло­ва ἔφη («ска­зал»). С дру­гой сто­ро­ны, он вполне может зави­сеть от пред­ше­ст­ву­ю­ще­го προ­φέρει («упре­ка­ет») как «гла­го­ла гово­ре­ния» (ver­bum di­cen­di)¹⁸².

Таким обра­зом, сле­ду­ет исхо­дить ско­рее из того, что в пер­вой части Плу­тарх очер­чи­ва­ет при­чи­ну и пред­мет упрё­ка Цеза­ря, а в сред­ней части — лишь кос­вен­но, обоб­щён­но и сокра­щён­но пере­да­ёт основ­ную суть аргу­мен­тов, лежав­ших в осно­ве кри­ти­ки. Такой метод, вле­ку­щий за собой дву­крат­ное (а имен­но, в про­ме­жу­точ­ном источ­ни­ке и в ходе его пере­ра­бот­ки Плу­тар­хом) сокра­ще­ние и кон­цен­тра­цию лежа­ще­го в осно­ве ори­ги­на­ла, несо­мнен­но, не толь­ко сти­ра­ет нюан­сы и оттен­ки ори­ги­на­ла и явно укруп­ня­ет маз­ки, но и может при­ве­сти к иска­же­ни­ям и даже фаль­си­фи­ка­ции, осо­бен­но когда в игру всту­па­ют тен­ден­ци­оз­ность и лич­ные сим­па­тии. Об этом сле­ду­ет зара­нее поду­мать, оце­ни­вая аутен­тич­ность изло­же­ния Плу­тар­ха.

Важ­нее, одна­ко, то, что и харак­тер изло­жен­ной Плу­тар­хом аргу­мен­та­ции свиде­тель­ст­ву­ет о том, что она не может вос­хо­дить к Цеза­рю — по край­ней мере, не все её состав­ля­ю­щие. Ибо что, соб­ст­вен­но, в ней гово­рит­ся?

Сна­ча­ла два вопро­са (A + B), соеди­нён­ные сою­зом ἤ (или), выстав­ля­ют поведе­ние Като­на как абсурд­ное и необъ­яс­ни­мое, при­чём пара­докс рез­ко под­чёр­ки­ва­ет­ся даже фор­маль­но — с помо­щью хиа­сти­че­ско­го рас­по­ло­же­ния семан­ти­че­ски про­ти­во­по­лож­ных инфи­ни­ти­вов и созвуч­ных при­ча­стий, оформ­лен­ных посред­ст­вом отри­ца­ния тоже как анти­те­за. Это может пояс­нить схе­ма­ти­че­ская пара­фра­за:

A. Зачем Катон отдал Мар­цию, если жена была ему НУЖНА?

B. Зачем он, если жена ему была НЕ НУЖНА, взял Мар­цию обрат­но?

Затем со слов εἰ μή (раз­ве толь­ко) начи­на­ет­ся реше­ние загад­ки, в кото­ром, ана­ло­гич­но двой­ст­вен­ной поста­нов­ке вопро­са, тоже про­ти­во­по­став­ле­ны два после­до­ва­тель­ных отве­та (a+b):

a. Чтобы её — В ТО ВРЕМЯ МОЛОДУЮ, — одол­жить Гор­тен­зию как при­ман­ку,

b. Чтобы её — ПОСТАРЕВШУЮ — при­ве­сти обрат­но.

Вопро­сы и отве­ты — как вид­но из выде­ле­ний в тек­сте, — непо­сред­ст­вен­но с.101 допол­ня­ют друг дру­га. Гла­го­лы в отве­тах вся­кий раз повто­ря­ют и разъ­яс­ня­ют инфи­ни­ти­вы в вопро­сах, а выра­же­ние δεόμε­νον γυ­ναικός («нуж­даю­щий­ся в жене») разъ­яс­ня­ет­ся сло­вом νέαν («моло­дая»). Толь­ко сло­во πλου­σίαν («бога­тая»), сопо­став­лен­ное выра­же­нию μή δεόμε­νον («не нуж­даю­щий­ся»), не име­ет логи­че­ско­го соот­вет­ст­вия. Но имен­но пото­му, что его здесь недо­ста­ёт, необ­хо­ди­мое допол­не­ние очень изящ­но, так ска­зать, вкла­ды­ва­ет­ся в уста чита­те­лю: Катон пре­до­ста­вил взай­мы Мар­цию, моло­дую и, сле­до­ва­тель­но, при­вле­ка­тель­ную жен­щи­ну, чтобы взять её обрат­но, когда она станет бога­той, но уже не моло­дой. Если моло­да Мар­ция, Катон тоже молод и, сле­до­ва­тель­но, нуж­да­ет­ся в жене; в ста­ро­сти же он в ней не нуж­да­ет­ся. Таким обра­зом скла­ды­ва­ет­ся впе­чат­ле­ние, что в момент рас­тор­же­ния бра­ка Мар­ция и Катон ещё были моло­ды, а вос­со­еди­ни­лись они уже в ста­ро­сти.

Меж­ду тем такое пред­став­ле­ние, создан­ное при помо­щи искус­ной рито­ри­че­ской тех­ни­ки, не мог­ло слу­жить осно­ва­ни­ем для упрё­ка Цеза­ря в «Анти­ка­тоне». Насколь­ко нам извест­но, Катон мог раз­ве­стись с Мар­ци­ей толь­ко после сво­его воз­вра­ще­ния с Кип­ра (56 г. до н. э.)¹⁸³. Одна­ко тогда Като­ну было око­ло 40 лет, а Мар­ции — око­ло 25 лет¹⁸⁴. Если он взял её обрат­но после смер­ти Гор­тен­зия в 50 г. до н. э. или толь­ко в нача­ле граж­дан­ской вой­ны в 49 г. до н. э., то с момен­та раз­во­да про­шло не более семи лет и воз­раст обо­их супру­гов лиша­ет поч­вы ту аргу­мен­та­цию, кото­рая выри­со­вы­ва­ет­ся у Плу­тар­ха.

Таким обра­зом, она не может вос­хо­дить к «Анти­ка­то­ну». Ибо когда он был напи­сан, про­шло все­го несколь­ко лет после упо­мя­ну­тых собы­тий, так что всё это ещё было све­жо в памя­ти чита­те­лей; Мар­ция, веро­ят­но, ещё была жива, и ей едва испол­ни­лось 36 лет, так что в то вре­мя такое иска­же­ние обсто­я­тельств дела, какое пред­по­ла­га­ет­ся в опи­са­нии Плу­тар­ха, не мог­ло при­не­сти желае­мо­го успе­ха, даже если ост­ро­та была очень изящ­ной.

Поэто­му мож­но пред­по­ло­жить, что в этом пунк­те мы име­ем дело с более позд­ним вымыс­лом, при­пи­сан­ным Цеза­рю. Он мог воз­ник­нуть толь­ко после того, как был скон­струи­ро­ван более длин­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни меж­ду пере­да­чей Мар­ции Гор­тен­зию и её воз­вра­ще­ни­ем, чтобы таким обра­зом под­черк­нуть мотив самоот­вер­жен­но­сти и бес­ко­ры­стия в поведе­нии Като­на и защи­тить его от упрё­ков в про­ти­во­по­лож­ных каче­ствах.

Соот­вет­ст­ву­ю­щую идею мож­но обна­ру­жить в эпо­се Лука­на, где Мар­ция в момент её воз­вра­ще­ния заяв­ля­ет (II. 338—341):

с.102

В изо­бра­же­нии Лука­на тоже при­сут­ст­ву­ет пара­докс рас­ста­ва­ния с Мар­ци­ей и её воз­вра­ще­ния, хоть и пред­став­лен­ный в пози­тив­ном све­те.

Ска­зан­ное не отме­ня­ет того, что в некой, пусть даже иска­жён­ной фор­ме сло­ва Плу­тар­ха могут опи­рать­ся на цеза­ри­ан­ский мате­ри­ал. Так, вполне мож­но пред­ста­вить, что Цезарь дей­ст­ви­тель­но раз­об­ла­чал про­ти­во­есте­ствен­ное (с точ­ки зре­ния нор­маль­ных чело­ве­че­ских чувств), поведе­ние Като­на с помо­щью вопро­сов, кото­рые сами в себе содер­жа­ли отве­ты.

Далее, име­ют­ся неко­то­рые при­зна­ки того, что и в этом слу­чае Цеза­рю про­шлось защи­щать­ся. Сам Катон, воз­мож­но, рас­смат­ри­вал уступ­ку Мар­ции Гор­тен­зию про­сто как дру­же­скую услу­гу, при­чём мог ссы­лать­ся на древ­ний, хоть и вышед­ший из употреб­ле­ния рим­ский обы­чай. Одна­ко реак­ция обще­ства свиде­тель­ст­ву­ет, что он встре­тил­ся со зна­чи­тель­ным непо­ни­ма­ни­ем. Поэто­му не столь­ко он сам, сколь­ко его дру­зья и сто­рон­ни­ки вско­ре поста­ра­лись иде­а­ли­зи­ро­вать его поведе­ние посред­ст­вом фило­соф­ской отдел­ки, чтобы убрать с вид­но­го места камень пре­ткно­ве­ния и даже заво­е­вать для Като­на ещё более гром­кую сла­ву¹⁸⁶.

Пло­ды этих уси­лий обна­ру­жи­ва­ют­ся в рас­ска­зах Лука­на и Плу­тар­ха; при этом они поз­во­ля­ют так­же уста­но­вить метод, кото­рый исполь­зо­вал­ся для оправ­да­ния Като­на. Ибо соглас­но Плу­тар­ху (Cat. Min. 25. 2), чьи сло­ва здесь, как он сам свиде­тель­ст­ву­ет, через сто­и­ка Тра­зею вос­хо­дят к Муна­цию, близ­ко­му дру­гу Като­на, Гор­тен­зий обос­но­вал своё тре­бо­ва­ние тем, что «соглас­но с при­ро­дою и полез­но для государ­ства» (φύ­σει δὲ κα­λὸν καὶ πο­λιτι­κόν), чтобы жен­ская пло­до­ви­тость исполь­зо­ва­лась наи­луч­шим обра­зом. Имен­но это пред­став­ле­ние о неко­ем по при­ро­де пре­крас­ном и обще­ст­вен­но полез­ном поведе­нии учте­но в обра­зе Като­на у Лука­на, и оно так тес­но свя­за­но с исто­ри­ей Мар­ции, что соот­вет­ст­ву­ю­щие стро­ки сле­ду­ет пони­мать пря­мо-таки как интер­пре­та­цию (II. 380—383; 387—391).

Созву­чие меж­ду Плу­тар­хом (или Тра­зе­ей, или Муна­ци­ем) и Лука­ном доста­точ­но ясно пока­зы­ва­ет, как имен­но сто­рон­ни­ки Като­на и сто­и­ки истол­ко­вы­ва­ли его поведе­ние и какую точ­ку зре­ния они пыта­лись транс­ли­ро­вать обще­ству: посту­пок Като­на был не толь­ко дру­же­ской услу­гой, а глав­ным обра­зом и в первую оче­редь услу­гой государ­ству. Это соот­вет­ст­ву­ет стои­че­ско­му тре­бо­ва­нию сле­до­вать толь­ко при­ро­де и разу­му, отклю­чив эмо­ции. Ибо с этой точ­ки зре­ния, после того, как глав­ней­шая зада­ча бра­ка — рож­де­ние потом­ства — долж­ным обра­зом испол­не­на, вполне есте­ствен­но и разум­но усту­пить жену ново­му супру­гу с той же целью, даже если для это­го потре­бу­ет­ся сде­лать над собой уси­лие. Ведь столь аль­тру­и­сти­че­ско­го поведе­ния тре­бу­ют инте­ре­сы и поль­за государ­ства, кото­ро­му Катон пре­дан как отец сво­их детей и муж сво­ей жены¹⁸⁷.

Вполне веро­ят­но, что Цезарь уже видел тен­ден­ции, кото­рые при­ве­ли к тако­му объ­яс­не­нию поведе­ния Като­на, и даже мож­но пред­по­ла­гать, что и Цице­рон в «Катоне» пытал­ся оправ­дать сво­его героя сход­ным обра­зом. Хоть Цице­рон и не был сто­и­ком, но всё же мог исполь­зо­вать стои­че­ское обос­но­ва­ние поступ­ка Като­на, тем более, что оно поз­во­ля­ло ему над­ле­жа­щим обра­зом под­черк­нуть искрен­нюю пре­дан­ность Като­на государ­ству (res pub­li­ca).

Таким обра­зом, чтобы самый уяз­ви­мый момент в жиз­ни Като­на не давал допол­ни­тель­но­го мате­ри­а­ла для его про­слав­ле­ния, Цеза­рю необ­хо­ди­мо было опро­верг­нуть такую про­па­ган­ду про­тив­ной сто­ро­ны, высту­пая не как побор­ник мора­ли и доб­ро­нра­вия — эта роль была бы Цеза­рю не к лицу, — но, пожа­луй, как голос есте­ствен­ных чело­ве­че­ских чувств, к кото­ро­му необ­хо­ди­мо при­слу­шать­ся в про­ти­во­вес крик­ли­вым псев­до­фи­ло­соф­ским заяв­ле­ни­ям. Имен­но в этом отно­ше­нии Цезарь мог ожи­дать зна­чи­тель­но­го одоб­ре­ния, посколь­ку знал, что выска­зы­ва­ет мыс­ли зна­чи­тель­ной части рим­ско­го обще­ства, когда ста­вит под вопрос бла­го­род­ные моти­вы, кото­рые с.104 сто­рон­ни­ки Като­на ему при­пи­сы­ва­ли, и про­ти­во­по­став­ля­ет «есте­ствен­ным» поступ­кам сто­и­ков несов­ме­сти­мые с ними есте­ствен­ные чув­ства рим­ля­ни­на, не зара­жён­но­го гре­че­ской интел­лек­ту­аль­ной акро­ба­ти­кой.

Вопрос о том, дей­ст­ви­тель­но ли Цезарь «срав­ни­вал брач­ные обы­чаи бри­тан­цев с поведе­ни­ем Като­на»¹⁸⁸, чтобы того, кого дру­зья объ­яви­ли иде­а­лом под­лин­но рим­ско­го харак­те­ра, ассо­ци­а­тив­но поста­вить в один ряд с опас­ней­ши­ми вра­га­ми Рима, дол­жен остать­ся откры­тым.

Сомни­тель­но так­же, утвер­ждал ли Цезарь пря­мо, что под­лин­ным моти­вом Като­на было коры­сто­лю­бие. Одна­ко мож­но пола­гать, что ука­зы­вая на вполне бес­спор­ный факт насле­до­ва­ния, Цезарь таким обра­зом наме­кал, что ожи­да­ние наслед­ства мог­ло опре­де­лить поведе­ние Като­на, и этот намёк не мог бы укрыть­ся ни от одно­го чита­те­ля. Кро­ме того, Кума­нец­кий (с. 179) спра­вед­ли­во обра­тил вни­ма­ние на то, что в похваль­ном сочи­не­нии Цице­ро­на навер­ня­ка важ­ную роль игра­ло бес­ко­ры­стие Като­на. Обще­из­вест­ная исто­рия Мар­ции дава­ла Цеза­рю умест­ный и закон­ный повод по-сво­е­му скоррек­ти­ро­вать образ Като­на и одно­вре­мен­но напом­нить о том собы­тии в жиз­ни Като­на, кото­рое боль­шин­ство вос­при­ни­ма­ло как скан­дал, — как и его ноч­ные попой­ки¹⁸⁹. В обо­их слу­ча­ях для Цеза­ря име­ли зна­че­ние не воз­му­ти­тель­ные фак­ты как тако­вые, а демон­стра­ция несоот­вет­ст­вия меж­ду оче­вид­ным поведе­ни­ем и тем авто­ри­те­том, на кото­рый при­тя­зал Катон или кото­рый ему при­пи­сы­ва­ли.

Него­до­ва­ние Плу­тар­ха по пово­ду упрё­ка Цеза­ря здесь огром­но, боль­ше, чем в любом дру­гом месте, где он упо­ми­на­ет его напад­ки. Одна­ко оно кажет­ся несколь­ко фаль­ши­вым, напуск­ным, натя­ну­тым: это впе­чат­ле­ние созда­ёт­ся выра­зи­тель­ным введе­ни­ем δὴ¹⁹⁰ μά­λισ­τα λοιδο­ρούμε­νος^[28], а так­же цита­той из Еври­пида, кото­рую он пыта­ет­ся исполь­зо­вать в каче­стве под­креп­ле­ния. Воз­мож­но, таким обра­зом про­сто выра­жа­ет­ся под­со­зна­тель­ное ощу­ще­ние Плу­тар­ха, что в этом вопро­се Катон был не без­упре­чен, а напад­ки его про­тив­ни­ков — не вполне бес­поч­вен­ны? Воз­мож­но, Плу­тарх палит в Цеза­ря из всех орудий лишь для того, чтобы заглу­шить соб­ст­вен­ные сомне­ния в Катоне, кото­рые то здесь, то там слы­шат­ся в его рас­ска­зе?¹⁹¹ с.105 Это было бы вполне понят­но; ибо Плу­тарх, кото­рый и сам состо­ял в образ­цо­вом бра­ке и как писа­тель отста­и­вал иде­ал это­го инсти­ту­та, конеч­но, не мог без­ого­во­роч­но под­дер­жать Като­на в этом вопро­се. В глу­бине души он мог ощу­щать, что кри­ти­ка Цеза­ря обос­но­ва­на. Но он не желал это­го при­зна­вать, и поэто­му с таким воз­му­ще­ни­ем высту­пил про­тив пред­по­ла­гае­мо­го Цеза­рем моти­ва — коры­сто­лю­бия. Но како­вы бы ни были дета­ли, него­до­ва­ние Плу­тар­ха в любом слу­чае не может слу­жить пока­за­те­лем тяже­сти обви­не­ний, выдви­ну­тых Цеза­рем. С дру­гой сто­ро­ны, ввиду выше­ука­зан­ных осо­бых обсто­я­тельств было бы вполне понят­но, если бы имен­но по это­му пунк­ту Цезарь выра­жал­ся в «Анти­ка­тоне» более чёт­ко, чем по дру­гим вопро­сам.

8. Прис­ци­ан VI. 36 (GL. II. 227. 2)

Утвер­жда­лось, что эта цита­та пред­став­ля­ет собой «неха­рак­тер­ное для Цеза­ря выра­же­ние»¹⁹², поэто­му её отно­сят к «Анти­ка­то­ну» Гир­ция. Про­тив это­го весь­ма убеди­тель­но высту­пил Клотц¹⁹³, так что это вопрос мож­но счи­тать решён­ным. Кро­ме того, порядок слов в этом крат­ком фраг­мен­те свиде­тель­ст­ву­ет о том же стрем­ле­нии к рит­мич­ным кла­у­зу­лам, какое обна­ру­жи­ва­ет­ся в отрыв­ках из речей Цеза­ря¹⁹⁴.

Соглас­но свиде­тель­ству Прис­ци­а­на, этот пас­саж отно­сит­ся к пер­вой кни­ге «Анти­ка­то­на» Цеза­ря¹⁹⁵. Грам­ма­тик цити­ру­ет его здесь и в дру­гих местах¹⁹⁶ исклю­чи­тель­но ради встре­чаю­щей­ся в нём ред­кой фор­мы гени­ти­ва ali­us¹⁹⁷. В ней при­ме­ча­тель­но то, что она соот­вет­ст­ву­ет дру­гим гени­ти­вам место­име­ний — напри­мер, uni­us, ul­lius, nul­lius, to­tius — и, сле­до­ва­тель­но, долж­на счи­тать­ся пра­виль­ной фор­мой скло­не­ния¹⁹⁸.

с.106 Исполь­зо­ва­ние Цеза­рем имен­но этой фор­мы может под­твер­ждать, что он не толь­ко тео­ре­ти­че­ски — как свиде­тель­ст­ву­ет его утра­чен­ное сочи­не­ние «Об ана­ло­гии», — но и на прак­ти­ке стре­мил­ся нор­ми­ро­вать сло­во­употреб­ле­ние и под­чи­нить его обще­обя­за­тель­ным пра­ви­лам, чтобы как мож­но бли­же про­дви­нуть­ся к постав­лен­ной цели — «чистой речи» (ser­mo pu­rus)¹⁹⁹.

Цити­ро­ва­ние у грам­ма­ти­ка име­ет целе­на­прав­лен­ный харак­тер, поэто­му ниче­го не извест­но о кон­тек­сте, в кото­ром нахо­ди­лись эти сло­ва Цеза­ря. Так что при их интер­пре­та­ции при­хо­дит­ся огра­ни­чи­вать­ся догад­ка­ми, кото­рые долж­ны быть осно­ва­ны на веро­ят­ност­ных кри­те­ри­ях.

Кажет­ся несо­мнен­ным, что под упо­мя­ну­тым во фраг­мен­те «одним» (unus) не может под­ра­зу­ме­вать­ся никто, кро­ме Като­на. В поль­зу это­го свиде­тель­ст­ву­ет преж­де все­го тот факт, что Цице­рон тоже охот­но исполь­зу­ет это место­име­ние, когда ему нуж­но под­верг­нуть Като­на кри­ти­ке²⁰⁰ или воздать ему хва­лу²⁰¹. Поэто­му мож­но ожи­дать, что оно так­же употреб­ля­ет­ся и в его «Катоне» — и, воз­мож­но, в свя­зи с про­слав­ле­ни­ем род­ст­вен­ных чувств Като­на²⁰². Если так, то Цезарь — в соот­вет­ст­вии со сво­им обы­ча­ем, о кото­ром свиде­тель­ст­ву­ет Цице­рон²⁰³ отно­си­тель­но «Анти­ка­то­на», — и в этом слу­чае мог заим­ст­во­вать эле­мент про­слав­ле­ния (и, веро­ят­но, осо­бен­но яркий), дать ему соб­ст­вен­ное тол­ко­ва­ние, жела­тель­ное в новом кон­тек­сте, и сде­лать его при­год­ным для пори­ца­ния.

Это пред­по­ло­же­ние, види­мо, под­креп­ля­ет наблюде­ние Бер­толь­да²⁰⁴, кото­рый ссы­ла­ет­ся на речь Цице­ро­на в защи­ту Муре­ны (60), где о Катоне ска­за­но сле­дую­щее: Fin­xit enim te ip­sa na­tu­ra ad ho­nes­ta­tem, gra­vi­ta­tem, tem­pe­ran­tiam, mag­ni­tu­di­nem ani­mi, ius­ti­tiam, ad om­nes de­ni­que vir­tu­tes mag­num ho­mi­nem et ex­cel­sum^[29]. Частич­ное идей­ное и лек­си­че­ское созву­чие меж­ду эти­ми сло­ва­ми Цице­ро­на и сло­ва­ми Цеза­ря у Прис­ци­а­на дей­ст­ви­тель­но поз­во­ля­ет сде­лать вывод о вза­и­мо­свя­зи, состо­яв­шей в том, что с.107 одна и та же тема была неод­но­крат­но исполь­зо­ва­на одним чело­ве­ком для похва­лы, а дру­гим — и имен­но по этой при­чине — для пори­ца­ния²⁰⁵.

Нако­нец, отно­ся­ще­е­ся к Като­ну unus встре­ча­ет­ся ещё в одном фраг­мен­те «Анти­ка­то­на»²⁰⁶, и это, воз­мож­но, не слу­чай­но.

Но если под unus дей­ст­ви­тель­но под­ра­зу­ме­ва­ет­ся Катон, то воз­ни­ка­ет вопрос, в каком отно­ше­нии он, в пони­ма­нии Цеза­ря, мог пред­став­лять собой исклю­че­ние.

Чтобы отве­тить на него, Мильтнер²⁰⁷ тол­ку­ет этот фраг­мент как попыт­ку «отка­зать Като­ну в лич­ных семей­ных при­вя­зан­но­стях», как упрёк в том, что Катон не под­дер­жи­вал сво­их род­ст­вен­ни­ков над­ле­жа­щим обра­зом. Едва ли это соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти. Ибо Цезарь дол­жен был знать, что его чита­те­ли вос­при­мут это утвер­жде­ние не как упрёк, а как похва­лу. Сво­бо­да от непо­тиз­ма мог­ла вызвать лишь вос­хи­ще­ние, но не дава­ла ника­ких осно­ва­ний для кри­ти­ки. Кро­ме того, имен­но в этом отно­ше­нии Катон вовсе не был исклю­че­ни­ем: так, он одоб­рил пре­до­став­ле­ние два­дца­ти­днев­ных молеб­ст­вий сво­е­му зятю Мар­ку Каль­пур­нию Бибу­лу, кото­рый в 51 г. до н. э. управ­лял про­вин­ци­ей Сирия²⁰⁸, но откло­нил ана­ло­гич­ное хода­тай­ство Цице­ро­на, кото­рый в тот же пери­од и с едва ли мень­шим успе­хом управ­лял Кили­ки­ей²⁰⁹. Такое поведе­ние ещё мож­но счи­тать в какой-то мере оправ­дан­ным, ибо дей­ст­вия Бибу­ла пред­от­вра­ти­ли опас­ность пар­фян­ской вой­ны, одна­ко нель­зя отне­стись с таким же пони­ма­ни­ем к пози­ции Като­на по пово­ду выбо­ров на 62 г. до н. э. Тогда он наме­ре­вал­ся подать в суд на всех кан­дида­тов в кон­су­лы, винов­ных в под­ку­пе, но сде­лал исклю­че­ние для Деци­ма Юния Сила­на, мужа сво­ей еди­но­утроб­ной сест­ры Сер­ви­лии, ввиду род­ст­вен­ной свя­зи с ним²¹⁰.

Нако­нец, извест­но, что в про­ти­во­сто­я­нии Пом­пея и Лукул­ла Катон при­нял сто­ро­ну послед­не­го, кото­рый женил­ся на млад­шей Сер­ви­лии, види­мо, тоже еди­но­утроб­ной сест­ре Като­на²¹¹.

с.108 С гораздо бо́льшим пра­вом Цезарь мог бы упрек­нуть сво­его про­тив­ни­ка в том, что он изме­ня­ет соб­ст­вен­ным прин­ци­пам ради сво­их род­ст­вен­ни­ков, чем в том, что он не счи­та­ет­ся с род­ст­вен­ны­ми свя­зя­ми.

Одна­ко даже не при­ни­мая это во вни­ма­ние, пред­став­ля­ет­ся, что точ­ный смысл сохра­нён­ных у Прис­ци­а­на слов про­ти­во­ре­чит тол­ко­ва­нию Мильтне­ра. Цезарь гово­рит о чело­ве­ке, уни­каль­ном в сво­ей ненор­маль­но­сти, и эта ненор­маль­ность состо­ит в том, что он не любит сво­их близ­ких, в отли­чие от всех про­чих людей, сле­дую­щих зову при­ро­ды. Может ли suos в дан­ном кон­тек­сте вооб­ще вклю­чать отда­лён­ное род­ство? Не прав­до­по­доб­нее ли, что это сло­во обо­зна­ча­ет толь­ко бли­жай­ших род­ст­вен­ни­ков, соб­ст­вен­ную семью в более узком смыс­ле, то есть преж­де все­го жену и детей? В этом кру­гу и прав­да обна­ру­жи­ва­ет­ся лич­ность, поведе­ние Като­на по отно­ше­нию к кото­рой, види­мо, не свиде­тель­ст­ву­ет о его при­вя­зан­но­сти и таким обра­зом мог­ло дать осно­ва­ние для того упрё­ка, какой предъ­яв­ля­ет Цезарь: это Мар­ция, вто­рая жена Като­на, кото­рую тот пере­дал Гор­тен­зию, а затем, когда она ста­ла бога­той вдо­вой, при­нял обрат­но, и Цезарь несо­мнен­но исполь­зо­вал её исто­рию в «Анти­ка­тоне» ради дости­же­ния соб­ст­вен­ных целей²¹². Но если так, то пред­по­ло­же­ние, что сло­ва, пере­дан­ные Прис­ци­а­ном, наме­ка­ют имен­но на судь­бу это­го бра­ка, так обос­но­ван­но, что, пожа­луй, спра­вед­ли­во будет рас­смат­ри­вать их как пред­по­ла­гае­мую состав­ную часть отно­ся­щей­ся к это­му вопро­су кри­ти­ки Цеза­ря и отве­сти им соот­вет­ст­ву­ю­щее место сре­ди фраг­мен­тов²¹³. Более того, в рам­ках пред­по­ло­же­ния, что эти сло­ва Цеза­ря про­зву­ча­ли в кон­тек­сте кри­ти­ки поведе­ния Като­на по отно­ше­нию к Мар­ции, они могут под­твер­дить ранее выска­зан­ную точ­ку зре­ния на метод, кото­рый исполь­зо­вал­ся в «Анти­ка­тоне» для деми­фо­ло­ги­за­ции это­го собы­тия²¹⁴. Ибо если здесь речь идёт о чело­ве­ке, «кото­ро­го при­ро­да созда­ла ина­че, чем всех осталь­ных людей», то это выска­зы­ва­ние одно­вре­мен­но под­ра­зу­ме­ва­ет его нере­аль­ность: при­чи­ну обра­за дей­ст­вий Като­на сле­ду­ет искать не в при­ро­де — она наде­ли­ла всех людей чув­ст­вом люб­ви к бли­жай­шим род­ст­вен­ни­кам, — но в самом Катоне, кото­рый сво­им поведе­ни­ем нару­шил этот все­об­щий закон при­ро­ды. Вопре­ки уве­ре­ни­ям опре­де­лён­ных кру­гов, его пре­не­бре­же­ние брач­ны­ми уза­ми вовсе не соот­вет­ст­ву­ет стои­че­ской мак­си­ме «сле­до­вать при­ро­де» (na­tu­ram se­qui), но пря­мо ей про­ти­во­ре­чит. Таким обра­зом, посту­пок Като­на по отно­ше­нию к Мар­ции боль­ше не выглядит как при­мер после­до­ва­тель­ной и бес­ко­рыст­ной прин­ци­пи­аль­но­сти с.109 в инте­ре­сах все­об­ще­го бла­га; вме­сто это­го он вызы­ва­ет отвра­ще­ние как нечто неесте­ствен­ное. Осо­бен­ность Като­на состо­ит в том, что он один не при­зна­ёт для себя лич­но эле­мен­тар­ных чело­ве­че­ских обя­зан­но­стей и пра­вил, а не в его образ­цо­вом и обще­ст­вен­но полез­ном аске­тиз­ме, как жела­ют верить неко­то­рые люди. Таким обра­зом, Цезарь апел­ли­ру­ет к солидар­но­сти всех людей, спо­соб­ных на «нор­маль­ные» чув­ства, и пыта­ет­ся выста­вить Като­на в роли край­не­го оди­ноч­ки и инди­виду­а­ли­ста²¹⁵, в роли, кото­рую в Риме издав­на вос­при­ни­ма­ли более кри­ти­че­ски, чем в дру­гих обще­ствах.

Нако­нец, сле­ду­ет так­же иметь в виду, что Цезарь, упре­кая Като­на за тор­гов­лю Мар­ци­ей, не дол­жен был опа­сать­ся, что эти упрё­ки могут быть обра­ще­ны про­тив него само­го. Как извест­но, в ещё очень юном воз­расте он не поз­во­лил раз­лу­чить себя со сво­ей пер­вой женой Кор­не­ли­ей, доче­рью Цин­ны, несмот­ря на страш­ные угро­зы Сул­лы²¹⁶; и обсто­я­тель­ства его раз­во­да с Пом­пе­ей²¹⁷ не бро­са­ли на Цеза­ря ника­кой тени. Воз­мож­но, имен­но пото­му, что его жизнь в этой сфе­ре не дава­ла ника­ко­го пово­да для воз­му­ще­ния, ему было так важ­но с помо­щью упрё­ков в адрес Като­на настой­чи­во напом­нить о раз­ни­це меж­ду его поведе­ни­ем и сво­им соб­ст­вен­ным. Таким обра­зом он мог рас­счи­ты­вать на срав­ни­тель­ную оцен­ку чита­те­лей, кото­рая в дан­ном слу­чае мог­ла ока­зать­ся толь­ко бла­го­при­ят­ной для Цеза­ря.

9. Плу­тарх. «Катон Млад­ший». 54. 1—2

с.110 Сер­ви­лию, о кото­рой здесь идёт речь, не сле­ду­ет путать с дру­гой, более извест­ной Сер­ви­ли­ей, мате­рью Бру­та, убий­цы Цеза­ря, и яко­бы любов­ни­цей Цеза­ря²¹⁸. Назван­ная здесь Сер­ви­лия, види­мо, была её млад­шей сест­рой и тоже при­хо­ди­лась еди­но­утроб­ной сест­рой Като­ну²¹⁹. Цихо­ри­ус, одна­ко, счи­та­ет её пле­мян­ни­цей Като­на²²⁰. Этот вопрос едва ли мож­но одно­знач­но раз­ре­шить, одна­ко в дан­ном кон­тек­сте он не име­ет осо­бо­го зна­че­ния.

В 65 г. Сер­ви­лия ста­ла вто­рой женой (пер­вой была пре­сло­ву­тая Кло­дия, сест­ра пле­бей­ско­го три­бу­на Кло­дия Пуль­х­ра) Луция Лици­ния Лукул­ла, после того, как сама, веро­ят­но, тоже один раз побы­ва­ла заму­жем²²¹. Посколь­ку отец семей­ства умер в 56 г. до н. э. или немно­го ранее, Плу­тарх назы­ва­ет Сер­ви­лию вдо­вой. Из дру­гих пас­са­жей²²³, мы, одна­ко, узна­ём, что на момент смер­ти Лукул­ла их брак уже был рас­торг­нут, ибо тот рас­стал­ся с ней из-за её без­нрав­ст­вен­но­сти. Непо­сред­ст­вен­ной при­чи­ной раз­во­да мог­ла стать связь Сер­ви­лии с Мем­ми­ем²²⁴.

Одна­ко такие семей­ные затруд­не­ния не омра­чи­ли доб­рых отно­ше­ний Лукул­ла с Като­ном, ибо в заве­ща­нии он пору­чил ему опе­ку над сво­им сыном²²⁵. Впро­чем, в 49 г. до н. э., когда Катон взял под­рост­ка и его мать в поезд­ку в Азию, тому было уже око­ло 15 лет. Так что умень­ши­тель­ную фор­му «ребё­нок» (παι­δίον) у Плу­тар­ха не сле­ду­ет вос­при­ни­мать бук­валь­но²²⁶.

с.111 «Брань» (βλασ­φη­μίαι)²²⁷, кото­рой Цезарь осы­пал Като­на из-за Сер­ви­лии в «Анти­ка­тоне», часто пони­ма­ют таким обра­зом, что Цезарь обви­нил Като­на в сек­су­аль­ной свя­зи с его под­опеч­ной²²⁸. Тот факт, что иссле­до­ва­те­ли почти еди­но­душ­но при­шли к тому тол­ко­ва­нию это­го пас­са­жа, кото­рое бро­са­ет самый небла­го­при­ят­ный свет на «Анти­ка­то­на» и его авто­ра, не выте­ка­ет из пони­ма­ния дан­но­го тек­ста, а лишь свиде­тель­ст­ву­ет о воздей­ст­вии пред­взя­то­го мне­ния, соглас­но кото­ро­му сочи­не­ние Цеза­ря было пам­фле­том наи­худ­ше­го раз­бо­ра. В про­ти­во­по­лож­ность это­му — и с куда боль­шим пра­вом — мни­мую кле­ве­ту Цеза­ря мож­но понять и в совер­шен­но дру­гом, более без­обид­ном смыс­ле. Вполне воз­мож­но, что Цезарь упрек­нул сто­и­ка, в том, что он зама­рал свою репу­та­цию высо­ко­нрав­ст­вен­но­го чело­ве­ка, когда допу­стил в своё окру­же­ние столь опо­зо­рен­ную жен­щи­ну, как Сер­ви­лия. Одна­ко про­тив это­го мож­но воз­ра­зить, что широ­кие кру­ги рим­ско­го обще­ства едва ли сочли бы спра­вед­ли­вой такую кри­ти­ку; ведь обя­зан­ность муж­чи­ны помо­гать сво­им бли­жай­шим род­ст­вен­ни­цам долж­на была иметь есте­ствен­ный при­о­ри­тет перед абстракт­ной фило­соф­ской мак­си­мой. Едва ли Цезарь мог в одних слу­ча­ях, напри­мер, в исто­рии с уступ­кой Мар­ции, высту­пать про­тив стои­че­ской непре­клон­но­сти²²⁹, а в дру­гом слу­чае, в исто­рии с Сер­ви­ли­ей, сво­и­ми упрё­ка­ми пря­мо-таки тре­бо­вать от него имен­но такой непре­клон­но­сти²³⁰.

Таким обра­зом, цель кри­ти­ки Цеза­ря сле­ду­ет искать ско­рее в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии. Как раз туда ука­зы­ва­ет пред­по­ло­же­ние с.112 Эду­ар­да Мей­е­ра, кото­рый отме­ча­ет по пово­ду свиде­тель­ства Плу­тар­ха²³¹: «Он [Цезарь] едва ли упре­ка­ет его в непоз­во­ли­тель­ной свя­зи с ней, как обыч­но счи­та­ет­ся, а ско­рее в пре­не­бре­же­нии ею».

Вер­сия о том, что Плу­тарх сво­им намё­ком дей­ст­ви­тель­но ука­зы­вал лишь на тако­го рода пре­не­бре­же­ние, не обя­за­на оста­вать­ся про­сто догад­кой — её мож­но обос­но­вать фило­ло­ги­че­ски: все сведе­ния Плу­тар­ха об «Анти­ка­тоне» Цеза­ря вся­кий раз тес­но свя­за­ны со ввод­ны­ми сло­ва­ми био­гра­фа. Неко­то­рые ссыл­ки на сочи­не­ние Цеза­ря слу­жат для того, чтобы под­твер­дить пред­ше­ст­ву­ю­щее изло­же­ние или обос­но­вать его пра­виль­ность; напри­мер, так обсто­ит дело с фраг­мен­та­ми 2, 3 и 6. Дру­гие же содер­жат выска­зы­ва­ния, рез­ко кон­тра­сти­ру­ю­щие с выска­зан­ной выше похва­лой Като­ну, и Плу­тар­ху тре­бо­ва­лось лишить их вся­ко­го прав­до­по­до­бия как раз посред­ст­вом столь непо­сред­ст­вен­но­го про­ти­во­по­став­ле­ния; так обсто­ит дело, напри­мер, с фраг­мен­та­ми 7 и 10. Рас­смат­ри­вае­мый здесь пас­саж (54. 2) тоже отно­сит­ся ко вто­рой груп­пе фраг­мен­тов.

Ввод­ные сло­ва ἀλλ’ ὅ γε («впро­чем») ясно ука­зы­ва­ют на пред­на­ме­рен­ное и ожи­дае­мое рез­кое про­ти­во­по­став­ле­ние²³². Осмыс­лен­ная про­ти­во­по­лож­ность полу­ча­ет­ся лишь в том слу­чае, если брань Цеза­ря была направ­ле­на про­тив заслу­жи­ваю­ще­го похва­лы поведе­ния Като­на, а не, напри­мер, про­тив исправ­ле­ния нра­вов Сер­ви­лии. Ибо здесь идёт речь лишь о сво­его рода побоч­ном про­дук­те, о дета­ли, уси­ли­ваю­щей пози­тив­ное воздей­ст­вие обра­за, кото­рый Плу­тарх хочет создать из ответ­ст­вен­ной заботы Като­на о вве­рен­ных ему род­ст­вен­ни­ках: после нача­ла граж­дан­ской вой­ны Катон не толь­ко не поз­во­лил себе пре­не­бречь ими, но и в бед­ст­вен­ном поло­же­нии выпол­нил свой долг по отно­ше­нию к ним и забрал их в без­опас­ное место — на Родос²³³. Когда Плу­тарх под­чёр­ки­ва­ет имен­но это поведе­ние, он тем самым совер­шен­но явно обра­ща­ет­ся про­тив точ­ки зре­ния Цеза­ря, рас­хо­дя­щей­ся с его соб­ст­вен­ной и поэто­му обо­зна­чен­ной как кле­ве­та.

Тот факт, что обо­рот, ука­зы­ваю­щий на осно­ва­ние для упрё­ка Цеза­ря, ἐπ’ ἐκείνῃ («из-за неё»), отно­сит­ся толь­ко к жен­щине, но не к под­рост­ку, не может слу­жить обос­но­ван­ным воз­ра­же­ни­ем про­тив выска­зан­ной здесь точ­ки зре­ния. Ибо здесь речь идёт о Сер­ви­лии как о мате­ри, и её ребё­нок есте­ствен­ным обра­зом тоже под­ра­зу­ме­ва­ет­ся. Кро­ме того, место­име­ние един­ст­вен­но­го чис­ла пред­по­ла­га­ет­ся преды­ду­щим пред­ло­же­ни­ем, где дей­ст­ву­ю­щим под­ле­жа­щим явля­ет­ся одна лишь Сер­ви­лия.

Итак, кон­текст, в кото­ром упо­ми­на­ет­ся «брань» (βλασ­φη­μίαι) Цеза­ря, и наша осве­дом­лён­ность о наме­ре­ни­ях, с кото­ры­ми Плу­тарх обыч­но с.113 при­вле­ка­ет пас­са­жи из «Анти­ка­то­на», поз­во­ля­ют сде­лать почти несо­мнен­ный вывод, что в упрё­ках Цеза­ря, кото­рые Плу­тарх име­ет здесь в виду, речь шла не о без­нрав­ст­вен­но­сти Като­на, а о его недо­ста­точ­но забот­ли­вом отно­ше­нии к свод­ной сест­ре, о пре­не­бре­же­нии обя­зан­но­стью опе­кать её и её сына.

Истол­ко­ван­ное таким обра­зом свиде­тель­ство Плу­тар­ха тоже впи­сы­ва­ет­ся в ту же линию рас­суж­де­ний Цеза­ря, кото­рая выри­со­вы­ва­ет­ся в его кри­ти­ке Като­на за то, что он усту­пил соб­ст­вен­ную жену (фр. 7), и в обоб­щён­ном обви­не­нии Като­на в том, что он отка­зы­ва­ет сво­им близ­ким в есте­ствен­ной и над­ле­жа­щей люб­ви (фр. 8). Таким обра­зом, направ­лен­ное про­тив Като­на пори­ца­ние, свя­зан­ное с Сер­ви­ли­ей, тоже при­над­ле­жит к тема­ти­че­ско­му кон­тек­сту про­ступ­ков про­тив доб­рых нра­вов и есте­ствен­ных чувств.

10. Плу­тарх. Катон Млад­ший. 11. 6—8

Пово­дом для этих слов Плу­тарх послу­жи­ла смерть и погре­бе­ние Цепи­о­на, свод­но­го бра­та Като­на²³⁴.

Катон с ран­ней юно­сти был так к нему при­вя­зан, что с.114 хотел бы нико­гда с ним не раз­лу­чать­ся²³⁵. В 72 г. до н. э. он отпра­вил­ся доб­ро­воль­цем на вой­ну с раба­ми лишь для того, чтобы иметь воз­мож­ность остать­ся рядом с Цепи­о­ном, кото­рый тогда зани­мал в армии долж­ность воен­но­го три­бу­на²³⁶. Ввиду такой люб­ви Като­на к свод­но­му бра­ту понят­на сила его горя, когда в 67 г. до н. э. Цепи­он по доро­ге в Азию вне­зап­но забо­лел и вско­ре после это­го умер во фра­кий­ском город­ке Энос²³⁷. Катон немед­лен­но выехал из Македо­нии, где в то вре­мя про­хо­дил воен­ную служ­бу, и устро­ил Цепи­о­ну вели­ко­леп­ные похо­ро­ны, пол­но­стью опла­тив их из соб­ст­вен­ных средств. Позд­нее он сам пере­вёл прах покой­но­го в Брун­ди­зий на соб­ст­вен­ном кораб­ле²³⁸.

Лишь на этом фоне понят­но оче­вид­ное него­до­ва­ние Плу­тар­ха, с кото­рым тот пере­хо­дит к утвер­жде­нию дру­го­го чело­ве­ка, кото­рый посмел упрек­нуть Като­на в абсо­лют­но непо­чти­тель­ном поведе­нии на похо­ро­нах.

Имя это­го дру­го­го чело­ве­ка не назва­но, но фор­му­ли­ров­ка ἦν ὁ γρά­ψας^[39] ука­зы­ва­ет на вполне опре­де­лён­но­го и, как пред­по­ла­га­ет­ся, извест­но­го чита­те­лям авто­ра. Если к тому же речь идёт о допол­ня­ю­щем друг дру­га воен­ном и духов­ном ору­жии это­го неиз­вест­но­го — мече и сти­ле, — едва ли может под­ра­зу­ме­вать­ся кто-либо иной, кро­ме Цеза­ря, победи­те­ля в граж­дан­ской войне и авто­ра «Анти­ка­то­на»²³⁹. Ино­ска­за­ние вме­сто име­ни может вос­хо­дить к источ­ни­ку Плу­тар­ха, кото­рый посто­ян­но поле­ми­зи­ро­вал с «Анти­ка­то­ном» Цеза­ря, и поэто­му в нём такая фор­му­ли­ров­ка была вполне понят­на. Кро­ме того, на Цеза­ря ука­зы­ва­ет утвер­жде­ние, что упо­мя­ну­то­го чело­ве­ка невоз­мож­но было ни при­звать к отве­ту (τὸ ἀνυ­πεύθυ­νον), ни при­влечь к суду (τὸ ἀνυ­πόδι­κον). Соче­та­ние обо­их при­зна­ков под­чёр­ки­ва­ет его неогра­ни­чен­ную, тира­ни­че­скую сво­бо­ду дей­ст­вий²⁴⁰. Одна­ко такую харак­те­ри­сти­ку мож­но отне­сти толь­ко к Цеза­рю, но не к Като­ну, так что пред­ло­жен­но­му Брай­а­ном и доволь­но неболь­шо­му исправ­ле­нию руко­пис­но­го τόν на τό — хотя таким обра­зом воз­ни­ка­ет хиа­т­ус — сле­ду­ет отдать пред­по­чте­ние перед с.115 суще­ст­вен­но более серь­ёз­ны­ми исправ­ле­ни­я­ми сле­дую­ще­го за этим сло­вом гла­го­ла²⁴¹. Одна­ко сле­ду­ет согла­сить­ся, что руко­пис­ное ἐπίσ­τευ(σ)εν тоже не вполне глад­ко встра­и­ва­ет­ся в после­до­ва­тель­ность мыс­ли, но оно вполне может быть сохра­не­но²⁴².

Тогда смысл выска­зы­ва­ния состо­ит в том, что убеж­де­ние Цеза­ря в невоз­мож­но­сти при­влечь его к ответ­ст­вен­но­сти, не гово­ря уже о том, чтобы за что-либо нака­зать, не толь­ко осно­вы­ва­лось на его воен­ной мощи, но и под­твер­жде­но так­же харак­те­ром его лите­ра­тур­ных напа­док на Като­на.

Одна­ко если и оста­ют­ся неко­то­рые сомне­ния отно­си­тель­но точ­но­го тек­ста ком­мен­ти­ру­е­мо­го пас­са­жа Плу­тар­ха, они, соб­ст­вен­но, не каса­ют­ся обви­не­ния, яко­бы выдви­ну­то­го Цеза­рем, о кото­ром там идёт речь. Конеч­но, в изо­бра­же­нии Плу­тар­ха оно настоль­ко чудо­вищ­но, что его него­до­ва­ние по это­му пово­ду вполне понят­но, но при этом воз­ни­ка­ют сомне­ния в коррект­но­сти его пере­ска­за. Тогда в чём заклю­ча­лась кри­ти­ка Цеза­ря?

Плу­тарх, по сво­е­му обы­чаю, при­во­дит её как тём­ный кон­траст для сия­ю­ще­го фона, на кото­ром он изо­бра­жа­ет бла­го­род­ное поведе­ние Като­на после смер­ти свод­но­го бра­та²⁴³. Выпол­няя эту функ­цию, пере­сказ кри­ти­ки непо­сред­ст­вен­но сле­ду­ет за вос­хва­ле­ни­ем бес­ко­рыст­ной щед­ро­сти Като­на. Вслед­ст­вие это­го воз­ни­ка­ет впе­чат­ле­ние, что Цезарь упре­кал сво­его про­тив­ни­ка в алч­но­сти, кото­рая не оста­но­ви­лась даже перед пра­хом доро­го­го ему покой­ни­ка. Пред­став­ля­ет­ся доста­точ­но веро­ят­ным, что Цезарь выдви­гал сход­ное обви­не­ние в свя­зи с уступ­кой Като­ном Мар­ции²⁴⁴, но при этом сле­ду­ет отме­тить, что в том слу­чае этот упрёк (если он вооб­ще предъ­яв­лял­ся) был сфор­му­ли­ро­ван кос­вен­но и, так ска­зать, ассо­ци­а­тив­но. Одна­ко здесь мотив алч­но­сти Като­на сгу­щён до такой кар­тин­ной нагляд­но­сти, что воз­ни­ка­ет вопрос, что с.116 мог­ло побудить Цеза­ря отсту­пить от его поли­ти­ки иро­ни­че­ско­го пере­осмыс­ле­ния эпи­зо­дов, в свя­зи с кото­ры­ми Като­ну возда­ва­лась хва­ла, и при­бег­нуть к таким гру­бым при­ё­мам, как неук­лю­жая выдум­ка и фаль­си­фи­ка­ция. Ибо едва ли мож­но себе пред­ста­вить про­се­и­ва­ние пра­ха покой­но­го как эле­мент похва­лы, вклю­чён­ный в неё с пози­тив­ной целью. Ещё труд­нее вооб­ра­зить, что Цезарь пред­при­нял бес­по­лез­ную для его целей попыт­ку при­пи­сать сво­е­му про­тив­ни­ку алч­ность в свя­зи имен­но с тем его поведе­ни­ем, кото­рое в обще­стве несо­мнен­но при­влек­ло вни­ма­ние как раз пото­му, что орга­ни­за­ция доро­го­сто­я­щих похо­рон Цепи­о­на совер­шен­но про­ти­во­ре­чи­ла береж­ли­во­сти Като­на.

В све­те этих рас­суж­де­ний пред­став­ля­ет­ся по мень­шей мере веро­ят­ным, что обви­не­ние, в том виде, в каком оно пред­став­ле­но у Плу­тар­ха, вос­хо­дит вооб­ще не к Цеза­рю, а к кому-то совер­ше­но дру­го­му. Тогда, конеч­но, воз­ни­ка­ет вопрос, откуда оно ста­ло извест­но Плу­тар­ху вме­сте со сведе­ни­я­ми о его про­ис­хож­де­нии из «Анти­ка­то­на» Цеза­ря. В свя­зи с этим преж­де все­го сле­ду­ет пом­нить, что сочи­не­ние Цеза­ря, хоть и, разу­ме­ет­ся, самое извест­ное, было не един­ст­вен­ным выступ­ле­ни­ем про­тив Като­на²⁴⁵. Поэто­му не толь­ко воз­мож­но, но и веро­ят­но, что дру­гие обви­не­ния, под­лин­ное про­ис­хож­де­ние кото­рых быст­ро было забы­то, спер­ва мог­ли цир­ку­ли­ро­вать как ано­ним­ное сочи­не­ние, но вско­ре были оши­боч­но при­пи­са­ны Цеза­рю, чей «Анти­ка­тон» един­ст­вен­ный при­об­рёл дол­го­сроч­ное вли­я­ние. Дру­же­ст­вен­ные Като­ну кру­ги при извест­ных обсто­я­тель­ствах мог­ли даже спо­соб­ст­во­вать тако­му раз­ви­тию собы­тий; лег­че было пред­ста­вить Цеза­ря непра­вым, ссы­ла­ясь на столь нераз­бор­чи­вые обви­не­ния, чем поле­ми­зи­руя с дей­ст­ви­тель­но выдви­ну­ты­ми им аргу­мен­та­ми. В таком слу­чае вполне мож­но себе пред­ста­вить, напри­мер, что явно при­пи­сы­вае­мая Цеза­рю кле­ве­та на самом деле мог­ла вос­хо­дить к пам­фле­ту Метел­ла Сци­пи­о­на. По сво­е­му харак­те­ру этот сюжет вполне соот­вет­ст­ву­ет тем при­ми­тив­ным обви­не­ни­ям, при­ме­ры кото­рых сохра­нил в сво­ём анти­квар­ном рве­нии Пли­ний Стар­ший²⁴⁶. Намёк Сене­ки (Contr. 6. 4) может свиде­тель­ст­во­вать, что они озву­чи­ва­лись и вне свя­зи с кон­тек­стом и авто­ром. Тем лег­че им было под­дать­ся при­тя­же­нию «Анти­ка­то­на» Цеза­ря, кото­рый в более позд­нюю эпо­ху был един­ст­вен­ным лите­ра­тур­ным про­из­веде­ни­ем направ­лен­ным про­тив Като­на, кото­рое зна­ли хотя бы по назва­нию (если не счи­тать тех, кто слу­чай­но был луч­ше осве­дом­лён о поло­же­нии дел). Таким обра­зом вполне мож­но объ­яс­нить, как обви­не­ние, с.117 выдви­ну­тое Метел­лом Сци­пи­о­ном (или кем бы то ни было) у Плу­тар­ха в кон­це кон­цов пре­вра­ти­лось в аргу­мент Цеза­ря.

Если так, то сме­на автор­ства вполне мог­ла про­изой­ти уже в источ­ни­ке Плу­тар­ха — в био­гра­фии Като­на, напи­сан­ной Тра­зе­ей Петом. Воз­мож­но, имен­но Тра­зее при­над­ле­жит опи­са­тель­ное выра­же­ние ἦν ὁ γρά­ψας. Оно наво­дит чита­те­ля на мысль о Цеза­ре, но фор­маль­но сохра­ня­ет ту ано­ним­ность, на кото­рой, воз­мож­но, неко­гда осно­вы­ва­лось после­дую­щее обви­не­ние. Судя по его содер­жа­нию, этот упрёк затем слу­жил при­ме­ром сомни­тель­ных мето­дов, кото­рые хоть и воз­мож­ны и, пожа­луй, даже обыч­ны в идео­ло­ги­че­ской поле­ми­ке меж­ду цеза­ри­ан­ца­ми и като­ни­ан­ца­ми, но не исполь­зо­ва­лись Цеза­рем.

Име­ет­ся свиде­тель­ство²⁴⁷, что в сво­ём пори­ца­нии (vi­tu­pe­ra­tio) Цезарь близ­ко сле­до­вал за похва­лой (lau­da­tio) Цице­ро­на. И если изло­жен­ное Плу­тар­хом обви­не­ние в про­се­и­ва­нии пра­ха дей­ст­ви­тель­но вос­хо­дит к Цеза­рю, то сле­ду­ет ожи­дать, что в «Анти­ка­тоне» он пря­мо ссы­лал­ся на опре­де­лён­ную похва­лу Цице­ро­на. Но эта похва­ла, конеч­но, отно­си­лась не к щед­ро­сти Като­на; это было бы про­сто абсурд­но ввиду его пре­сло­ву­той ску­по­сти. Зато поведе­ние Като­на после смер­ти бра­та мог­ло быть истол­ко­ва­но как дока­за­тель­ство его неж­ной при­вя­зан­но­сти и тес­ных семей­ных уз. Если взгля­нуть на 11 гла­ву плу­тар­хо­ва жиз­не­опи­са­ния Като­на в целом, то кажет­ся, что при­ведён­ное там опи­са­ние дей­ст­ви­тель­но гово­рит в поль­зу этой гипо­те­зы. Ибо в этом кон­тек­сте его щед­рость на похо­ро­нах выглядит толь­ко как наи­бо­лее зри­мое выра­же­ние меня­ю­щей его харак­тер брат­ской люб­ви и пре­дан­но­сти (pie­tas). И если кри­ти­ка Цеза­ря была направ­ле­на про­тив такой похва­лы со сто­ро­ны Цице­ро­на, то изна­чаль­но эта кри­ти­ка долж­на была не заклю­чать­ся в обви­не­нии в ску­по­сти, но стре­мить­ся к тому, чтобы достав­ша­я­ся его про­тив­ни­ку пре­уве­ли­чен­ная похва­ла каза­лась отно­си­тель­ной или сомни­тель­ной.

Конеч­но, едва ли мож­но истол­ко­вать пере­ска­зан­ный Плу­тар­хом упрёк ина­че, чем обви­не­ние Като­на в том, что он обо­га­тил­ся даже на похо­ро­нах Цепи­о­на. Но сле­ду­ет отме­тить, что это не ска­за­но откры­то. Утвер­жда­ет­ся лишь, что Катон искал золо­то в пеп­ле погре­баль­но­го кост­ра. Как имен­но он хотел рас­по­рядить­ся этим золо­том, не сооб­ща­ет­ся. Поэто­му вполне воз­мож­но, что его пред­по­ла­га­лось опу­стить в урну²⁴⁸. В этом слу­чае упрёк мог с.118 отно­сить­ся не к алч­но­сти Като­на, а к его чрез­вы­чай­ной мелоч­но­сти, в кото­рой он вся­кий раз не знал меры. Мож­но пред­ста­вить себе, что Цезарь вооб­ще не при­тро­нул­ся к создан­ной Цице­ро­ном кар­тине поведе­ния Като­на после смер­ти Цепи­о­на как тако­вой, но обра­тил вни­ма­ние сво­их чита­те­лей на один фраг­мент этой кар­ти­ны в силь­ном уве­ли­че­нии, то есть на Като­на, кото­рый усерд­но ста­ра­ет­ся собрать пря­мо из пра­ха самые кро­хот­ные части­цы золота²⁴⁹. Такое поведе­ние, вызван­ное не коры­сто­лю­би­ем, само по себе не дава­ло осно­ва­ний для мораль­но­го осуж­де­ния, но в нём было нечто недо­стой­ное и гро­теск­ное, и наблюда­тель осо­зна­вал это в тот момент, когда Цезарь зажи­гал яркий свет сво­ей кри­ти­ки, чтобы ясно под­черк­нуть дета­ли. Пред­став­лен­ная таким обра­зом сце­на иска­жа­ла то впе­чат­ле­ние, кото­рое мог про­из­ве­сти Цице­рон. Педан­тич­ность Като­на не впи­сы­ва­лась в образ глу­бо­ко потря­сён­но­го горем чело­ве­ка и ста­ви­ла под вопрос его скорбь по покой­но­му; а это вызы­ва­ло сомне­ния в искрен­но­сти его чувств к свод­но­му бра­ту.

Эффек­тив­ность это­го мето­да была осо­бен­но высо­ка, пото­му что Цеза­рю даже не было необ­хо­ди­мо­сти озву­чи­вать это сомне­ние. Он спо­кой­но мог пре­до­ста­вить сво­им чита­те­лям извлечь из этой кар­ти­ны жела­тель­ные для него выво­ды.

Под­ведём ито­ги: наблюдае­мое у Плу­тар­ха обви­не­ние Като­на в алч­но­сти не мог­ло быть выдви­ну­то Цеза­рем в такой фор­ме. Либо оно вос­хо­дит к како­му-то дру­го­му сочи­не­нию, направ­лен­но­му про­тив Като­на, и было оши­боч­но при­пи­са­но Цеза­рю, либо оно при­над­ле­жит Цеза­рю, но его изна­чаль­ный пред­мет был пол­но­стью изме­нён. В поль­зу вто­рой воз­мож­но­сти гово­рит то, что в этом слу­чае кос­вен­ный харак­тер выдви­ну­то­го обви­не­ния пол­но­стью соот­вет­ст­ву­ет тому мето­ду изло­же­ния, кото­рый и в дру­гих слу­ча­ях наблюда­ет­ся в «Анти­ка­тоне», и то, что кри­ти­ка отно­сит­ся к той мане­ре Като­на, кото­рую Цезарь ста­вил под вопрос и в дру­гих местах сво­его сочи­не­ния. Воз­мож­но, Цице­рон дока­зы­вал любовь Като­на к близ­ким на при­ме­ре его заботы о свод­ной с.119 сест­ре Сер­ви­лии²⁵⁰ и его скор­би по Цепи­о­ну. А Цезарь исполь­зо­вал те же самые при­ме­ры, чтобы поста­вить под сомне­ние образ дей­ст­вий Като­на, вос­хва­ля­е­мый Цице­ро­ном. Тогда фраг­мент 10 при­над­ле­жит к тому же тема­ти­че­ско­му кон­тек­сту, что и фраг­мен­ты 8 и 9, а в более широ­ком смыс­ле, веро­ят­но, и фраг­мент 7. Во всех слу­ча­ях речь идёт о целе­на­прав­лен­ной поле­ми­ке про­тив обра­за Като­на как иде­аль­но­го отца семей­ства (pa­ter fa­mi­lias).

11. Авл Гел­лий IV. 16. 8

Пред­ло­жен­ные Эми­лем Берен­сом и П. Х. Дам­сте допол­не­ния осно­ва­ны на том сооб­ра­же­нии, что цита­та тре­бу­ет гла­голь­но­го заклю­че­ния, кото­рое в соот­вет­ст­вии с наме­ре­ни­ем Гел­лия поз­во­ля­ет опо­знать датив пред­ше­ст­ву­ю­ще­го суще­ст­ви­тель­но­го как тако­вой. Беренс²⁵¹ счи­та­ет, что следы отно­ся­ще­го­ся к цита­те сло­ва сохра­ни­лись в руко­пи­сях VT, где после do­mi­na­tu­que чита­ет­ся dn̄atu, кото­рое он, соот­вет­ст­вен­но, рас­смат­ри­ва­ет не как дит­то­гра­фию, но как допу­щен­ное под вли­я­ни­ем преды­ду­ще­го сло­ва иска­же­ние сло­ва man­da­tus. На том же самом осно­ва­нии, но палео­гра­фи­че­ски более убеди­тель­но, Дам­сте²⁵² пред­ла­га­ет конъ­ек­ту­ру dam­na­tus. Оба допол­не­ния могут соот­вет­ст­во­вать изна­чаль­но­му кон­тек­сту. Но оста­ёт­ся неиз­вест­ным, сле­ду­ет ли вооб­ще учи­ты­вать такое завер­ше­ние цита­ты. Ибо Гел­лий пря­мо заяв­ля­ет, что наме­рен при­ве­сти при­ме­ры дати­ва на –u (IV. 16. 5 сл.), и для это­го излишне было цити­ро­вать пас­саж настоль­ко пол­но, чтобы датив был оче­виден и грам­ма­ти­че­ски²⁵³.

Итак, сло­ва Цеза­ря сохра­ни­лись лишь бла­го­да­ря тому, что Гел­лий, рас­смат­ри­вая пра­во­мер­ность таких с.120 форм гени­ти­ва, как se­na­tuis, do­muis, fluc­tuis, поже­лал про­де­мон­стри­ро­вать сво­им чита­те­лям так­же при­мер суще­ст­во­ва­ния окан­чи­ваю­ще­го­ся на –u дати­ва IV скло­не­ния. Для это­го он выбрал пас­са­жи из работ при­знан­ных авто­ров: Луци­лия (IV. 16. 6), Вер­ги­лия (IV. 16. 7) и Цеза­ря. Авто­ри­тет послед­не­го в вопро­сах пра­виль­но­го употреб­ле­ния латин­ско­го язы­ка спе­ци­аль­но под­чёр­ки­ва­ет­ся с помо­щью опре­де­ле­ния gra­vis auc­tor lin­guae La­ti­nae^[40] и завер­шаю­щей гла­ву ссыл­ки на lib­ri ana­lo­gi­ci^[41] (IV. 16. 9). В них Цезарь, как сооб­ща­ет­ся, в целом отста­и­вал мне­ние, что все фор­мы это­го рода (om­nia is­tius­mo­di), то есть фор­мы IV скло­не­ния, долж­ны все­гда употреб­лять­ся без –i. Это озна­ча­ет, что сохра­нив­ше­е­ся у Гел­лия do­mi­na­tu­que сле­ду­ет рас­це­ни­вать как свиде­тель­ство о вопло­щён­ной Цеза­рем и на прак­ти­ке попыт­ке под­дер­жи­вать чистоту язы­ка на осно­ве прин­ци­пов ана­ло­гии²⁵⁴.

Хоть и досад­но, что из тек­ста Гел­лия непо­ня­тен кон­текст, в кото­ром изна­чаль­но нахо­ди­лись сло­ва Цеза­ря, но, с дру­гой сто­ро­ны, это полез­но тем, что чисто грам­ма­ти­че­ское целе­по­ла­га­ние так же защи­ти­ло их от субъ­ек­тив­но­го отчуж­де­ния или даже фаль­си­фи­ка­ции, как и сохра­нён­ный у Прис­ци­а­на фраг­мент 8. Поэто­му оба пас­са­жа, несмот­ря на их крат­кость, име­ют осо­бую цен­ность, кото­рая долж­на обес­пе­чить им подо­баю­щее вни­ма­ние при выне­се­нии оцен­ки «Анти­ка­то­ну».

Сло­ва Цеза­ря, сохра­нив­ши­е­ся у Прис­ци­а­на не остав­ля­ют сомне­ний в том, что они были направ­ле­ны про­тив Като­на, и тем более это вер­но для цита­ты в труде Гел­лия. Здесь всту­пи­тель­ное uni­us уди­ви­тель­но напо­ми­на­ет встре­чаю­щий­ся там обо­рот uno enim ex­cep­to, и в обсуж­де­нии того пас­са­жа уже ука­зы­ва­лось на склон­ность Цице­ро­на свя­зы­вать это чис­ли­тель­ное с лич­но­стью Като­на²⁵⁵. Кажет­ся, что сам душев­ный склад Като­на пря­мо-таки про­ти­вил­ся атри­бу­ту уни­каль­но­сти, будь то — в зави­си­мо­сти от поли­ти­че­ской пози­ции наблюда­те­ля — в пози­тив­ном или с.121 нега­тив­ном смыс­ле. На самом же деле тер­ми­ны «инди­виду­а­лист» и «нон­ком­фор­мист» луч­ше все­го мог­ли бы послу­жить общим зна­ме­на­те­лем для раз­лич­ных черт обра­за Като­на, пред­став­лен­ных антич­ны­ми свиде­те­ля­ми²⁵⁶. Одна­ко нет нуж­ды дока­зы­вать, как лег­ко вооб­ще и осо­бен­но в Риме, где было так силь­но чув­ство солидар­но­сти, инди­виду­аль­ность пре­вра­ща­ет­ся в чуда­че­ство, а нон­ком­фор­мизм вос­при­ни­ма­ет­ся как дух про­ти­во­ре­чия. Имен­но на эту гиб­кую гра­ни­цу меж­ду пози­тив­ны­ми и нега­тив­ны­ми аспек­та­ми харак­те­ра Като­на Цезарь, види­мо, напра­вил свою кри­ти­ку, стре­мясь пред­ста­вить пер­вые как види­мость, вто­рые же, напро­тив, как реаль­ность.

Вопрос о том, к чему кон­крет­но может отно­сить­ся упрёк в «над­мен­но­сти, высо­ко­ме­рии и еди­но­вла­стии» (ar­ro­gan­tia, su­per­bia, do­mi­na­tus)²⁵⁷, вызы­ва­ет спо­ры и едва ли может быть надёж­но раз­ре­шён.

Варт­ман (с. 162) сопо­став­ля­ет его с пас­са­жем Plut. Cat. min. 44. 11: τοὺς δ’ ἄλ­λους ἐλύ­πη­σεν ὁ Κά­των καὶ φθό­νον ἔσχεν ἀπὸ τού­του πλεῖσ­τον, ὡς βου­λῆς καὶ δι­κασ­τη­ρίων καὶ ἀρχόν­των δύ­ναμιν αὑτῷ πε­ριποιησά­μενος^[42], и на этом осно­ва­нии выдви­га­ет гипо­те­зу, «что Цезарь иска­жён­но пред­ста­вил огром­ное вли­я­ние, кото­рым Катон бла­го­да­ря сво­им лич­ным каче­ствам обла­дал в долж­но­сти пре­то­ра, как ar­ro­gan­tia, su­per­bia и do­mi­na­tus».

Кума­нец­кий (с. 180 сл.), напро­тив, отно­сит этот упрёк к поведе­нию Като­на во вре­мя кипр­ской опе­ра­ции²⁵⁸. Цице­рон несколь­ко раз, веро­ят­но, так­же и в «Катоне», рас­це­ни­вал его как при­мер досто­ин­ства, чест­но­сти и воз­дер­жан­но­сти (dig­ni­tas, fi­des и con­ti­nen­tia) Като­на — коро­че гово­ря, его спра­вед­ли­во­сти (ius­ti­tia), на осно­ва­нии чего Кума­нец­кий дела­ет вывод, что Цезарь истол­ко­вал имен­но эти поступ­ки Като­на, так вос­хва­ля­е­мые Цице­ро­ном, ров­но про­ти­во­по­лож­ным обра­зом — «как поведе­ние, кото­рое гово­рит о его высо­ко­ме­рии (su­per­bia) и само­управ­стве (do­mi­na­tus)».

Мож­но так­же поду­мать и о собы­ти­ях во вре­мя кон­суль­ства Цеза­ря, с.122 когда он при­ка­зал уве­сти Като­на в тюрь­му²⁵⁹. Мож­но вспом­нить и столк­но­ве­ние Като­на с Квин­том Цеци­ли­ем Метел­лом Непотом в 62 г. до н. э., опи­сы­вая кото­рое, Плу­тарх два­жды пря­мо упо­ми­на­ет, что Като­на упре­ка­ли в тира­ни­че­ском поведе­нии²⁶⁰. В обо­их слу­ча­ях мож­но себе пред­ста­вить, что каче­ство Като­на, кото­рое опти­ма­ты рас­це­ни­ва­ли как твёр­дость (con­stan­tia), Цезарь интер­пре­ти­ро­вал как свиде­тель­ство упрям­ства, с кото­рым этот оди­ноч­ка пытал­ся навя­зать свою волю все­му обще­ству.

Нако­нец, Хель­ф­рид Даль­ман²⁶¹, рас­смат­ри­вая ответ­ное пись­мо Матия, направ­лен­ное Цице­ро­ну в середине октяб­ря 44 г.,²⁶² заме­тил, что в упрё­ках, кото­рые отпра­ви­тель предъ­яв­ля­ет новой вла­сти, нема­лую роль игра­ют те же самые поня­тия (su­per­bia (3) и ar­ro­gan­tia (7) назва­ны пря­мо, do­mi­na­tus под­ра­зу­ме­ва­ет­ся), кото­рые упо­ми­на­ют­ся в выше­при­ведён­ном фраг­мен­те. По это­му пово­ду Даль­ман отме­ча­ет: «Не слу­чай­но Матий счи­тал, что имен­но в этих поро­ках выра­жа­ют­ся глав­ные каче­ства про­тив­ни­ка Цеза­ря, ведь соглас­но оцен­ке Сал­лю­стия имен­но они были наи­бо­лее чуж­ды Цеза­рю, а сам Цезарь в “Анти­ка­тоне” пред­ста­вил их как поро­ки вели­ко­го защит­ни­ка сво­бо­ды, Като­на».

Осо­зна­ние этой вза­и­мо­свя­зи поз­во­ля­ет понять нечто очень важ­ное. Ибо бла­го­да­ря это­му мы можем увидеть фон, на кото­ром сло­ва Цеза­ря сле­ду­ет пони­мать уже не как кри­ти­ку отдель­ных черт обра­за про­тив­ни­ка или извест­ных эпи­зо­дов из его жиз­ни, а ско­рее как решаю­щую часть его обшир­ной и прин­ци­пи­аль­ной поле­ми­ки с сущ­но­стью харак­те­ра Като­на. Воз­мож­но (с этим не при­хо­дит­ся спо­рить), пово­дом для с.123 упрё­ка Цеза­ря послу­жил кон­крет­ный эпи­зод, при­ме­ры кото­рых упо­мя­ну­ты выше (с.121). Одна­ко зна­че­ние кри­ти­ки в дан­ном слу­чае выхо­дит дале­ко за пре­де­лы вызвав­шей её при­чи­ны и затра­ги­ва­ет прин­ци­пы.

Если столь непо­ли­ти­че­ски мыс­ля­щий чело­век, как Матий²⁶³, упре­кал про­тив­ни­ков Цеза­ря в том же самом, в чём сам Цезарь упре­кал их духов­но­го лиде­ра, то это озна­ча­ет сра­зу две вещи: во-пер­вых, Вюнш²⁶⁴ вер­но отме­тил, что это обви­не­ние Цеза­ря не пре­вос­хо­дит допу­сти­мую меру; во-вто­рых, ему нель­зя отка­зать в извест­ной объ­ек­тив­но­сти.

Этот упрёк явно наце­лен на харак­тер­ное раз­ли­чие меж­ду Цеза­рем и Като­ном — раз­ли­чие, кото­рое так впе­чат­ля­ю­ще и, в конеч­ном счё­те, пожа­луй, точ­но обри­со­ва­но в сопо­став­ле­нии Сал­лю­стия (Cat. 53. 6 ff.), хотя бы в том смыс­ле, что каж­дый из них желал имен­но так выглядеть и в чужих гла­зах, и в сво­их соб­ст­вен­ных.

Цезарь фор­му­ли­ру­ет свою кри­ти­ку, созна­вая, что явля­ет­ся пред­ста­ви­те­лем ново­го вре­ме­ни, кото­рый защи­ща­ет инте­ре­сы наро­да и чьё гос­под­ство при­об­ре­те­но вме­сте с хариз­мой спа­си­те­ля Рима. С его точ­ки зре­ния, Катон в сво­ём сопро­тив­ле­нии само­на­де­ян­но про­ти­во­дей­ст­во­вал пред­опре­де­лён­но­му судь­бой ходу вещей, над­мен­но пре­не­бре­гал волей граж­дан и непра­во­мер­но при­тя­зал на лич­ную власть²⁶⁵.

Из все­го это­го вполне мож­но себе пред­ста­вить, что этот фун­да­мен­таль­ный упрёк, бро­шен­ный Цеза­рем, рас­по­ла­гал­ся где-то в кон­це «Анти­ка­то­на» и что в этом синатрой­сме²⁶⁶ после­до­ва­тель­ность пред­став­лен­ных в двух кни­гах обви­не­ний была завер­ше­на и сум­ми­ро­ва­на таким обра­зом, чтобы все обу­сло­вив­шие их при­чи­ны, в конеч­ном счё­те общие, ещё раз были ярко под­све­че­ны.